Людмила Ивонина - Мазарини

В XVII и XVIII столетиях в жизни видных особ ни одно событие не бывало вполне приватным. Даже акт испражнения нередко совершался на людях, и тех, кого ранг наделял такой «привилегией», короли и принцы удостаивали приема и беседы, сидя на стульчаке. Болезни и самые деликатные формы лечения протекали столь же публично. Известно, что клизмы Людовика XIV обсуждал весь двор, а состояние его фистулы или анального свища влияло на решение государственных дел. Поколением раньше так же обстояло дело и с мучительной болезнью кардинала Ришелье – геморроем. В сочетании с другими немощами он отнимал у него все силы, а известия об этой болезни проникали в самые глухие уголки королевства. Кардиналу отовсюду слали соболезнования и предлагали самые немыслимые средства – изобретенный одним капуцином порошок, излечивающий также и от бесплодия, мощи ирландского отшельника VII века, другие средства. Ришелье боролся до конца и испробовал их все на себе, но в свои последние годы жил, скорее всего, благодаря железной воле.

Резкое ухудшение здоровья кардинала наступило 28 ноября. У него, помимо других мучений, открылся гнойный плеврит – болезнь, которую тогда было почти невозможно вылечить. Система постоянных кровопусканий, принятая тогда в среде врачей-костоправов, лишь до предела ослабила больного. Будучи в сознании, Ришелье все же пытается отдавать последние распоряжения.

Своего первого министра посещает Людовик XIII, затем его сменяют посланцы Анны Австрийской и Гастона Орлеанского. Кардинал их навеки приручил. Считается, что Ришелье рекомендует перед смертью оставить на своих постах государственных секретарей Шавиньи и Нуайе, а своим единственным преемником называет Джулио Мазарини. Слова умирающего звучали так: «У Вашего Величества есть кардинал Мазарини, я верю в его способности на службе королю».

Все же надо заметить, что Джулио, несмотря на то что достаточно выслужился перед монархом, кардиналом и своей новой родиной, не имел настолько прочных позиций, чтобы сразу по праву занять место Ришелье. Ему еще предстояло побороться.

Узнав о смерти кардинала-министра, папа Урбан VIII воскликнул: «Если существует Бог, Ришелье за все заплатит. Если Бога нет, ему повезло». Таким образом, Его Святейшество был недалек от позиций атеизма. Тогда казалось, что повезло многим – изгнанным аристократам-оппозиционерам, выступавшим против политики Ришелье, и всем остальным недовольным, кто желал занять его место подле короля, повезло державам, надеявшимся на изменение внешнеполитического курса Франции. Но это только казалось.

Едва Джулио, сидя под Седаном, узнал о новой и затяжной болезни Ришелье, он сломя голову ринулся в столицу. Затянувшаяся осада порядком ему надоела, он ел и пил одну пищу с солдатами, изрядно исхудал и заскучал. Но приказ короля есть приказ. Теперь же Мазарини почувствовал всеми фибрами своей души, что он нужен в Париже, что смертный час его патрона и благодетеля пробил.

Уже в день смерти Ришелье Людовик XIII вызвал к себе Мазарини и объявил, что назначает его главой Королевского совета. В провинции и парламенты городов было отправлено королевское уведомление, в котором говорилось: «Богу угодно было призвать к себе кардинала де Ришелье. Я принял решение сохранять и поддерживать все установления его министерства, продолжать все проекты, выработанные при его участии, как во внешних, так и во внутренних делах, не внося в них никаких изменений. Я сохранил в моем совете тех же людей, которые мне там уже служили, и призвал к себе на службу кардинала Мазарини, в способностях и верности которого я имел возможность убедиться…»

Смерть настигла Ришелье в тот момент, когда у него после стольких лет напряженной работы забрезжила впереди надежда увидеть плоды своих усилий как во внутренней, так и во внешней политике. Фактически он продолжал править и из своей могилы. Ларошфуко, прибывший в Париж сразу же после кончины великого кардинала, застал двор в кипучем волнении и все еще во власти его влияния. «Его родственники и ставленники сохраняли все дарованные им преимущества, и король, который ненавидел кардинала, не осмеливался отступить от его предначертаний…»

Джулио Мазарини обуревала целая палитра чувств. В первую очередь он испытывал уважение и благодарность к его умершему последнему «падроне». Но не слишком сожалел о его кончине – он был уже давно готов к ней. И еще он испытывал невероятное чувство радости от достигнутого величия, прибавившегося к его солидному состоянию. Как замечал д'Артаньян, «его состояние было столь колоссально, что богатства многих государей никогда даже и не приближались к нему; также никогда не существовало человека, кто бы так кичился тем постом, куда был помещен. Однако достойно удивления, как он мог сопротивляться огромному числу врагов и завистников, каких он немедленно нажил своим высокомерным поведением; но еще более удивительно… как народ, всегда любивший свободу так, как наш, мог терпеть, оказавшись жертвой его скупости».

Да, с тех пор как Джулио начал наживать состояние во Франции, он стал казаться невероятно скупым. А ведь ему только стукнуло сорок. Он был еще довольно молод, красив и любим прекрасной и величественной женщиной, а главное – обладал огромной властью.

Мазарини был очень горд всем, чего он достиг. Но он был также весьма проницателен, за плечами у него была уже до краев наполненная событиями жизнь, в которой он прекрасно разбирался. Новоиспеченный министр понимал, что его положение сейчас шатко, как и его состояние – деньги ведь имеют привычку течь сквозь пальцы. «Если я стану богатым и значительным человеком здесь, во Франции, и даже более того, я буду очень ценить это», – говорил он в свое время Шавиньи. И еще Мазарини видел, какое тяжелое наследство оставил ему покойный кардинал.

Между тем здоровье короля ухудшалось. В воздухе носились слухи, что предвиделись широкие гонения на родственников и ставленников кардинала Ришелье независимо от того, кому достанется регентство. Людовик XIII выпустил на свободу целый ряд заключенных, которых в свое время Ришелье приказал арестовать как врагов государства. Среди них были прекрасный дипломат маршал де Бассомпьер и граф де Кармен. Они сидели в Бастилии уже десять лет и вряд ли бы увидели свет, если бы Ришелье не умер. Некоторые оппозиционеры осмеливались возвращаться из заграничной ссылки. А те, кто еще испытывал страх, как госпожа де Шеврез, только подбирались поближе к Франции. Герцогиня уже выехала из Англии и поселилась в Брюсселе.

Все дела в королевстве между кончинами Ришелье и короля вершились Мазарини, Шавиньи и Нуайе, с которыми Джулио обходился пока крайне осторожно, ибо они тоже являлись ставленниками умершего кардинала. К тому же Шавиньи был сыном сюринтенданта финансов при Людовике XIII Клода де Бутилье. Любые перемены могли быть чреваты для всех троих опасностями, вплоть до ссылки или физического уничтожения. И каждый из этих троих стремился обезопасить себя от них.