Александр Гусев - Гневное небо Испании

Когда вывозка, а затем и самостоятельные экспериментальные полеты завершились, мы пришли к четкому и интересному выводу. Оказалось, истребитель И-16 вполне сносно, даже уверенно ведет себя при взлете и посадке при боковом и попутном ветре. Правда, при таких полетах от летчика требуется неослабное внимание, предельная собранность и самообладание.

Летный день прошел без происшествий. Командир соединения поблагодарил нас за отличное выполнение задачи.

В последующие дни мы доводили отработку взлетов и посадок, но уже без стартовых знаков и на ограниченной размерами полосе.

Мы понимали: война в Испании — прелюдия к более ожесточенным боям. И тем, кому доведется повоевать добровольцем в республиканской армии, и тем, кому не доведется, одинаково жизненно необходим опыт воздушных боев в небе Испании. Этот опыт стал практически осваиваться в частях и подразделениях нашего гарнизона.

Учеба летного состава продолжалась на земле и в воздухе. Постепенно, но неуклонно, переходя от простого к более сложному, мы осваивали практический боевой опыт испанской войны.

О наборе добровольцев в испанскую республиканскую армию по-прежнему ничего не было слышно. Молчал, словно воды в рот набрал, даже «солдатский вестник».

Тем временем газеты писали и радио сообщало об упорных, ожесточенных боях в Испании. Особенно на севере, в районе Бильбао.

В Советском Союзе продолжался сбор средств в помощь народу героически борющейся Испании. Писалось много и о том, что в ряды республиканцев изо дня в день вливаются все новые и новые добровольцы-интернационалисты, прибывающие из различных стран мира.

А у нас в соединении о наборе добровольцев — ни гу-гу…

Прошло некоторое время, и молнией облетела наш гарнизон весть:

— Москва прислала к нам комиссию…

По сообщениям «солдатского вестника», члены комиссии будут беседовать с летчиками, изъявившими желание поехать добровольцами в Испанию.

Ожидая собеседования, мы как бы готовились к серьезному экзамену. Омрачало нас то, что «вакантных» мест всего десять-пятнадцать. А летчиков, уже давно подавших письменные рапорты, насчитывалось более пятидесяти. Наше волнение достигло предела.

«Кого возьмут? Каковы мои личные шансы на успех?» — так мысленно спрашивал себя каждый.

Начали приглашать на собеседование. Многие летчики выходили из комнаты, где проходили беседы, недовольные собой. Хотелось сполна излить свои чувства, убедить членов комиссии, что именно ты достоин высокой чести стать добровольцем, именно ты отлично зарекомендуешь себя в боях с фашистами. А с языка срывались — так думалось — дежурные фразы: «Хочу помочь испанскому народу», «Хочу сразиться с фашистами…»

Лица членов комиссии были непроницаемы. Летчики покидали кабинет с убеждением, что не смогли доказать представителям: «Меня, именно меня и прежде всего меня необходимо послать добровольцем в армию Испанской республики!»

Два дня томительных ожиданий казались бесконечными.

Наконец треволнения улеглись. Нам объявили имена тех, кто зачислен добровольцем. В группу вошло двенадцать летчиков: Платон Смоляков, Иван Панфилов, Виктор Годунов, Виктор Скляров, Иван Соколов, Георгий Шубин, Евгений Соборнов, Алексей Ильин, Андрей Микулович, Илья Базаров, Петр Сильвестров. Старшим группы назначили меня.

Все мы хорошо знали друг друга. Еще бы! Служили в одном соединении.

Самому старшему из нас едва стукнуло двадцать шесть, а младшему — двадцать два. Здоровья всем не занимать. Каждый из нас — спортсмен. Каждый освоил истребитель И-16.

Наша группа представляла собой веселую, жизнерадостную компанию. Ребята всегда были готовы незлобиво подшутить над приятелем и понять шутку. Резвые, остро чувствовавшие юмор, мы могли дружно и громко хохотать, потому что жизнь била в нас ключом, все было впереди, мы — счастливчики, и любая опасность — трын-трава, коли рядом друг. «Один за всех, все за одного», «Сам погибай, а товарища выручай» — эти заповеди воинского братства воспринимались нами не как красивые слова, а как закон, цель и смысл нашей жизни и нашей борьбы.

Когда я узнал состав группы, во мне появилась твердая убежденность, что никто из ребят не подведет ни себя, ни товарища, что мы с честью оправдаем доверие партии, комсомола, Родины.

Не на прогулку мы едем за Пиренеи, а воевать.

Прощание с семьями… Они не знают, куда именно мы отправляемся. Догадываются, может быть, но вида не подают. Матери, жены военных — это особые матери и особые жены. Разлуки, тревоги за дорогих им людей они переносят мужественно, сознавая, что сын или муж идет на риск ради сотен, тысяч других людей, ради счастья сотен, тысяч не только родных, но и чужих детей… Да, сознавать это и провожать сыновей и любимых с сухими глазами, с улыбкой гордости…

Все-таки матери и жены военных — особые матери и особые жены!

Прощаемся с «невезучими» товарищами и друзьями, остающимися в гарнизоне. Утро свежее, ясное, ласковое.

— Ребята, пишите! — слышалось с перрона.

— Напишем, напишем! Каждый день по строчке! — отвечали мы, высовываясь из окон вагона, хотя не знали точно, но догадывались, что весточку, наверное, скоро послать не удастся.

Последний звонок станционного колокола. Три мерных звучных удара. Поезд двигается мягко, набирая скорость, унося каждого навстречу своей судьбе.

Москва… Сутолока прокаленных меж домами улиц, размягченный жарой асфальт под ногами, прохладные коридоры толстостенных высоких зданий… Назойливые мысли: а вдруг в последнюю минуту что-то случится и мы или я один никуда не поедем. Но вот нам выдали документы, гражданскую одежду.

Через три дня мы оказались в Ленинграде. Можно сказать, прямо с Московского вокзала попали на борт теплохода «Кооперация». Перед отплытием, как по старому русскому обычаю перед дорогой, помолчали. Бывает молчание, которое насыщено смыслом и содержанием больше, чем шумные и многословные тирады.

Балтийское море не бушевало. В ярких лучах солнца серебрились его волны. «Кооперация» взяла курс на Гавр — французский порт. Находясь на борту, я ощутил досаду: мы, несколько коренных ленинградцев, даже не смогли увидеть родных, знакомых, проститься с ними. Потом порешил: лишние расспросы, лишние проводы, лишние слезы. Успокоился.

Вместе с нами на теплоходе находилась еще одна группа летчиков-добровольцев. Они из Ленинградского военного округа. Старший группы Иван Девотченко оказался моим однокашником по летному училищу. Остальные быстро перезнакомились. В группе Девотченко находились Шестаков, Матвеев, Ларионов, Зубарев, Степанов, Доброницкий, Журавлев, Буряк и другие.