Сергей Марков - Онассис. Проклятие богини

ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой подтверждается истина: кому война, а кому мать родна

В порядке журналистской практики я около года выдавал на-гора для разных газет и журналов очерки, репортажи, интервью, заметки о подготовке к московской Олимпиаде-80. Не столько о тренировках спортсменов, сколько об истории Олимпийских игр и, так сказать, инфраструктуре, то есть обо всём, что с играми связано, от бюджетов до кухни, от архитектуры и строительства олимпийских деревень и спортивных объектов до моды, от торжественных церемоний открытия и закрытия до безопасности, от транспортного обеспечения до культурно-развлекательных программ…

— Кстати, — сказал мне в интервью один из руководителей «Аэрофлота», — вы знаете, что самая, пожалуй, экстравагантная и закрытая из крупных авиакомпаний в мире — греческая Olympic Airways, основанная миллиардером Онассисом?

Я этого не знал и высказал предположение, что сия авиакомпания, судя по названию, специализируется на Олимпийских играх. Мой высокопоставленный собеседник усмехнулся и ответил, что, во-первых, название — от горы Олимп и олимпийских богов, а во-вторых, хотя компания и в самом деле не раз была задействована на играх, но это не главное её предназначение, здесь всё мутно, ибо Olympic Airways обслуживает многопрофильный бизнес магната, замешанного, между прочим, во многих военных конфликтах современности.

— Но обслуживает шикарно, — не без нотки зависти разоткровенничался руководитель «Аэрофлота», — я не раз летал… Пьер Карден по заказу Онассиса разработал форму для экипажа, особенно постарался для стюардесс: проходит, а у пассажиров аж дух захватывает! Нет, наши бортпроводницы, конечно, лучшие в мире, но шарм… И только представьте: золотые столовые приборы! И пианист в первом классе!.. Онассис с помощью авиакомпании решал свои дела: «чёрные полковники», правившие Грецией, члены правительства и их семьи летали на его самолетах по миру с беспрецедентной, 97-процентной скидкой, то есть бесплатно! Компания просто не могла не разориться, когда хозяин после гибели сына утратил к ней интерес!..

На другой день, когда я расшифровывал торопливые записи в блокноте (о диктофоне мог лишь мечтать), раздался необычный (или позже так стало казаться?) телефонный звонок. Звонили из газеты «Труд», с которой до этого я не сотрудничал. Притом не кто-нибудь, а заведующий международным отделом, что меня, студента-международника, повергло в журналистский трепет. В ещё больший трепет привёл разговор, состоявшийся тем же вечером в кабинете редакции, располагавшейся рядом с Пушкинской площадью.

С иголочки одетый завотделом сообщил мне, загадочно улыбаясь и куря «Мальборо», что за серию публикаций о подготовке к грядущей Олимпиаде я удостоен премии газеты и награждён творческой командировкой в любую точку планеты. При этом кивнул на висевшую политическую карту мира, в которую было воткнуто множество булавок с рубиновыми головками. Булавки, догадался я, указывали места, куда хозяина кабинета заносила, так сказать, нелёгкая судьба журналиста-международника. Но если у нас на журфаке эта фраза произносилась с очевидным сарказмом, то здесь, как я понял, приглядевшись, сарказм был неуместен: превалировали «горячие точки» Африки.

— Недавно из Огадена прилетел, — перехватив мой взгляд, пояснил международник. — Эфиопо-сомалийская война, а до этого — угандийско-танзанийская!.. В армии-то служить приходилось?

Я ответил, что служил в Закавказском военном округе, застал греко-турецкий конфликт, когда нас подняли по тревоге и трое суток в полной боевой готовности мы провели в окопах на границе с Турцией, и теперь хотел бы вернуться туда в качестве спецкора уважаемой газеты…

Завотделом пожал плечами и осведомился, есть ли у меня мечта. Набравшись наглости, я выпалил:

— Средняя Азия — Самарканд, Бухара, Хива…

Он сказал, что это любопытно, но спрашивает о заветной мечте.

— Владивосток, Магадан… — безнадёжно молвил я с желанием уйти восвояси.

— Во Францию поедешь? — осведомился он тоном кота, наигравшегося с полудохлой уже мышью.

— В Париж? — ошарашенно уточнил я. — Бесплатно?

— Нет, со скидкой, как у Онассиса в авиакомпании Olympic Airways, самолётом которой я когда-то летел, — сыронизировал он.

— С девяностосемипроцентной? — осмелел я.

— А ты неплохо осведомлён, — заметил он и внезапно посуровел: — Речь идёт о загранкомандировке. Кстати, Онассис немало способствовал всем тем войнам, на которых мне довелось побывать в последние годы. Он поставлял оружие и тем, и этим, зарабатывая в день по миллиону долларов. Ну так как? Ничего не имеешь против командировки в Париж?..

Живут же люди, подумал я, с войны летают самолётами авиакомпании Онассиса, где стюардесс одевает Карден, едят золотыми вилками… Конечно, я не поверил своим ушам, когда услышал, что мне предоставляется возможность полететь в недельную командировку в Париж, чтобы подготовить материал на тему… Впрочем, тема пока была сформулирована в общих чертах.

Но вышел я на Пушкинскую другим человеком. И всё вокруг изменилось. Даже возвышающийся на площади Пушкин, которому не позволили увидеть Париж и вообще выехать за границу, казалось, ликовал вместе со мной. Одно подспудно смущало: слово, которое я дал в так называемом «первом», особом отделе: о предстоящей командировке никому не рассказывать, даже близким. Хотелось не то что близким, а всей площади проорать: «Я еду в Париж! Не просто по казённой надобности, но ещё с секретным предписанием!» О том, что это за секретное предписание, я, понимая, что простого студента журфака, пусть и написавшего заметки о подготовке к Олимпиаде, не пошлют, мог лишь догадываться. И от этих догадок, как пишут в вестернах, стыла кровь в жилах…

Между тем всё шло своим чередом.

Ветераны-большевики утвердили мою выездную характеристику на заседании комиссии районного комитета партии, притом сразу, без каверзных вопросов, о которых я был наслышан, типа: «В какое количество урн завещал поместить свой прах руководитель вьетнамской августовской революции товарищ Хо Ши Мин и где их захоронить?» В отделении Внешторгбанка на Калининском проспекте мои 200 «деревянных» советских рублей с изображением вождя мирового пролетариата В. И. Ленина без вопросов обменяли на целую тысячу новеньких красивеньких франков. Попросили на минуточку задержаться, куда-то звонили, потом улыбнулись и пожелали счастливого пути.

Накануне дня вылета я был извещён по телефону, что авиабилет и «всё необходимое» будет выдано мне в аэропорту под табло. Надо ли говорить, что ночь я не спал, рисуя в воображении самые сладостные картины парижской и вообще заграничной жизни! Бледный, с красными после бессонной ночи глазами, присев «на дорожку» с родителями, которым соврал, что командирован в Оренбург, сотню раз проверив паспорт и деньги, я приехал в Шереметьево-2 не за два часа до отлёта, как полагалось, а за четыре и слонялся по пустынному гулкому залу.