Елена Прудникова - Самый человечный человек. Правда об Иосифе Сталине

Всю ночь с 24 на 25 октября к Смольному подтягивались революционные солдаты, матросы, красногвардейцы. 25 октября (7 ноября) были заняты вокзалы, почта, телеграф, министерства, государственный банк. В тот же день опубликовано обращение большевиков «К гражданам России», в котором говорилось, что Временное правительство низложено и государственная власть перешла в руки Советов. Так что к тому моменту, когда был взят Зимний дворец, власть уже фактически находилась в руках большевиков. Пролетарская революция, о необходимости которой так много говорили большевики, совершилась! Меньшевики, бундовцы и правые эсеры сами отказались претендовать на участие в такой власти, заклеймив события как «военный переворот», чем большевики были чрезвычайно довольны – они оказались единственной претендующей на власть силой, и съезд тут же узаконил их право на управление страной.

Так прошли для нашего героя дни великой российской смуты, ставшие кульминацией его творчества как политика и организатора. Сделанного им до октября 1917 года уже с лихвой бы хватило для того, чтобы быть записанным в книгу истории – по крайней мере, Марат и Робеспьер в подобной ситуации обессмертили свои имена. Но для Иосифа Джугашвили это был конец лишь первого тома его невероятной жизни. Второй будет куда фантастичнее…

II Все выше и выше

Эпоха упорядочивания

Есть в Штатах такая ковбойская забава – усидеть верхом на диком быке. Побеждает в ней не тот, кто сможет подчинить животное, а тот, кто продержится на нем максимально долгий срок. Потому что изначально определено, что удержаться на спине взбешенного животного невозможно. И ни у кого никаких сомнений на этот счет нет. Точно так же ни у кого не было никаких сомнений, что большевики недолго удержатся на холке взбесившейся страны. Падение их власти – лишь вопрос времени.

Сами большевики не очень-то задавались вопросом, когда это произойдет. Они получили луну с неба, им в руки упала власть – сама упала, ее, строго говоря, даже брать не надо было, лишь не побояться схватить, – теперь надо удержать ее как можно дольше. Как именно? Ну… как-нибудь. Некоторые теоретические представления о государственном управлении у большевиков имелись, прочие задачи они намеревались решать по мере их возникновения.

А компания пришла к власти совершенно невероятная, действительно «отмороженная». Что она собой представляла, очень хорошо показывает история с заключением мира. Естественно, как и было обещано, одним из первых декретов новой власти стал Декрет о мире, принятый Съездом Советов сразу же по взятии Зимнего. Главнокомандующему генералу Духонину были отправлены соответствующие директивы. Он в ответ послал Совнарком с его инициативами подальше, заявив, что эту власть не признает, выполнять ее приказы не намерен и договариваться с немцами не будет. Реакция главкома была вполне естественной и предсказуемой, ибо как может серьезный генерал воспринимать в качестве правительства какой-то сброд только потому, что он, этот сброд, уселся в министерские кресла? Впрочем, проблема была несколько серьезнее, чем простое неповиновение: а ну как главнокомандующему придет в голову двинуть войска на Петроград, чтобы навести здесь порядок?

Однако Ленин тут же нашел выход из положения. Совнарком сместил Духонина с поста главнокомандующего, назначив на его место первого, кто подвернулся под руку, – а под руку в тот момент подвернулся прапорщик Крыленко. А затем через головы всех и всяческих командиров Ленин обратился прямо к солдатам с призывом «взять дело мира в собственные руки», то есть явочным порядком прекратить войну – декрет-то принят! Те остатки армии, которые по каким-то причинам еще не дезертировали, восприняли политику нового правительства «на ура» и отправились брататься с немцами, которым война точно так же надоела. Попытавшийся противостоять стихийному замирению Духонин был убит собственными солдатами. Правда, армия после этого фактически перестала существовать, но раз она не существует, значит, и на Петроград не пойдет, не так ли?

Итак, проблема армии была решена кардинально. Теперь надо спешно заключать обещанный мир. И тут мирные инициативы большевиков получили второй удар – на сей раз в спину, из недр собственной партии. Дело в том, что сплоченная с виду партия внутри была неоднородна, и различные ее группы по любому поводу мгновенно вступали между собой в дискуссии. И вопрос о мире не стал исключением.

Состояла партия большевиков в основном из совершенно «отмороженных» «мировых революционеров»-теоретиков с небольшими включениями людей относительно разумных. Концентрация разумных людей в правительстве была, естественно, выше, чем в партии, но подавляющего большинства они не составляли.

И вот, когда пришла пора договариваться с немцами, «левые коммунисты» из партийных верхов – была там в то время такая фракция – внезапно родили идею «революционной войны». Идея была совершенно бредовая, но чрезвычайно завлекательная для неокрепших умов. А главное, она не требовала мыслительных усилий – в случае ее торжества ни думать, ни делать что-либо такое, чего не делали раньше, совершенно не требовалось. Заключалась эта идея в том, чтобы вместо замирения начать «революционную войну» с немцами, с целью продвижения «мировой революции» туда, где ей быть надлежит, то есть на Запад. А поскольку при имеющемся состоянии армии выиграть какую бы то ни было войну Россия никак не могла, то расклад событий предполагался следующим: начнется немецкая оккупация, дальше, согласно теоретическим разработкам левых, последует мужицкая партизанская война, в ходе которой страны-захватчики понесут такой урон, что их население возмутится и совершит наконец мировую революцию. Критиковать эту теорию не имело ни малейшего смысла, такие теоретические построения критике просто не поддаются, тем более что главный аргумент в подобных спорах был: «О Марксе, он не верит в мировую революцию!» Беда была не в существовании этой теории, а в том, что она была чрезвычайно популярна, в том числе и в ЦК, а вопросы в ЦК решались голосованием. Трудно сказать, чем бы все эти теоретические баталии закончились, если бы первый нарком иностранных дел Советской России Троцкий не выдвинул «срединную» идею: войну прекратить, но мира не заключать. По сравнению с «революционной войной» это было почти здравомыслие. Троцкого отправили на переговоры – это позволяло выиграть время и подумать, что делать дальше.

…И вот с такими кадрами надо было как-то ухитряться управлять государством – как в 1917 году, так и в 20-е, и в 30-е годы, ибо советская государственная верхушка в значительной своей части состояла все из тех же деятелей 1917 года, умевших сделать балаган из любой работы.