Джим Корбетт - Храмовый тигр

Часто взмахивая крыльями, она устремилась по спирали вверх, а сокол тем временем на широко распростертых крыльях плавно кружил вокруг своей жертвы, уверенно набирая высоту. Мы все неотрывно следили за этим захватывающим полетом, и я приостановил охоту.

Трудно определить высоту, если ее не с чем сравнивать. Обе птицы находились примерно в тысяче футов от земли, когда сова, все еще летая кругами, стала постепенно приближаться к большому белому облаку. Мне казалось, что я вижу, как ангелы, прервав танец, уговаривают ее сделать еще одно, последнее усилие и спрятаться в их облаке. Сокол разгадал намерение совы и, сужая круги своего полета, стал быстро подниматься вверх. Успеет ли сова укрыться в облаке, или приближение сокола заставит ее, потеряв самообладание, камнем броситься вниз в тщетном усилии достичь матери-земли и найти убежище в своей норе? Некоторые из участников охоты схватили полевые бинокли. Вдоль шеренги на разных языках послышались взволнованные возгласы:

— Она не успеет!

— Успеет, успеет!

— Уже совсем близко!

— Смотри, смотри, сокол догоняет ее.

И вдруг на фоне облака стала видна только одна птица. Молодчина! Вот это молодчина! Сова одержала победу. Пока люди махали шляпами и аплодировали, сокол, сделав широкий грациозный разворот, плавно опустился на дерево, с которого взлетел.

Никогда нельзя предугадать, как станет реагировать человек на то или иное событие. В то утро участники охоты не моргнув глазом убили пятьдесят четыре птицы и четырех зверей — убили бы больше, если бы каждый выстрел попал в цель. А сейчас все, и охотники, и погонщики слонов, бурно радовались тому, что земляная сова не попала в когти сокола-сапсана.

У северного конца равнины я снова повернул слонов на юг, чтобы провести их вдоль правого берега ручья, который орошает поля трех деревень. Здесь на влажной почве росла густая трава, и все держали винтовки наготове, так как в этом районе водилось много болотных оленей и попадались леопарды.

Когда мы прошли около мили и застрелили еще пять павлинов, четырех дроф-петухов (охота на кур запрещалась), трех бекасов и одного болотного оленя с очень красивыми рогами, сидевший позади меня на слоне наблюдатель «нечаянно» выстрелил из тяжелого штуцера-экспресса. Пороховые газы опалили мне левое ухо, повредив барабанную перепонку. Остальная часть этого февральского дня была для меня мучительной. Наконец, после бессонной ночи, когда лагерь еще спал, я под предлогом срочной работы дома на заре отправился пешком за двадцать пять миль в Каладхунги.

В Каладхунги доктор, способный молодой человек, только что завершивший свое медицинское образование, подтвердил мои опасения, установив, что у меня лопнула барабанная перепонка. Через месяц мы переехали в наш летний дом в Найни-Тале, и в больнице имени Рамсея окружной врач полковник Барбер, осмотрев ухо, согласился с этим диагнозом. Вскоре у меня образовался нарыв. Это удручало моих двух сестер не меньше, чем меня самого, но поскольку в больнице более ничего сделать не могли, я решил, вопреки желанию сестер и совету полковника Барбера, уехать.

Упоминаю об этом несчастном случае не для того, чтобы вызвать сочувствие у читателей, а потому, что оно имеет прямое отношение к истории Талладешского людоеда, которую я собираюсь теперь рассказать.

В 1929 году комиссарами округов Алмора и Найни-Тал были Бил Бейнес и Хэм Вивиан. Население обоих округов страдало от людоедов: первый — от Талладешского тигра-людоеда, второй — от Чоугарского.

Я обещал Вивиану сначала уничтожить тигра в его округе, но поскольку в течение зимних месяцев этот тигр проявлял меньшую активность, чем тигр в округе Бейнеса, я с согласия Вивиана решил попытаться разделаться сначала с Талладешским тигром. Я надеялся, что эта охота поможет мне справиться с болезнью и приспособиться к моему новому состоянию, вызванному частичной потерей слуха. Итак, я отправился в Талладеш.

Я не начал писать рассказ о Талладешском тигре до тех пор, пока не закончил книгу «Наука джунглей». Опубликовать этот рассказ, прежде чем читатель познакомится с книгой и узнает из нее, чему я научился, когда был ребенком и когда стал юношей (например, как передвигаться в джунглях, как пользоваться оружием), — значило бы вызвать сомнение в моей правдивости у людей, не бывавших в те времена в Кумаоне. А после того как мои прежние рассказы приняли с полным доверием, я меньше всего желал, чтобы мне перестали верить.

Я быстро закончил приготовления и 4 апреля в сопровождении шестерых гарвальцев, среди которых были Мадхо Сингх и Рам Сингх, повара по имени Елахаи и брахмана Ганга Рама, выполнявшего разную работу (он очень хотел идти с нами), покинул Найни-Тал. Пройдя четырнадцать миль до Катгодама, мы сели на вечерний поезд, проехали через Барейли и Пилибхит и на следующий день в полдень прибыли в Танакпур. Там меня встретил пешкар и сообщил, что накануне Талладешский людоед убил мальчика. От него же я узнал, что по распоряжению Бейнеса в Талладеш через Чампават отправили двух бычков, которые предназначались в качестве приманки для тигра. После того как мои люди приготовили себе завтрак и поели, а я позавтракал в почтовом бунгало, мы в хорошем настроении отправились в Каладхунга (не спутайте с Каладхунги), рассчитывая до вечера пройти двадцать четыре мили.

Первые двенадцать миль — через Барамдео до подножия священной горы Пурнагири — дорога почти все время идет лесом. У подножия горы дорога кончается, и до Каладхунга можно добраться двумя путями. Один — более длинный — крутой тропой подняться вверх по левому склону горы до пурнагирийских храмов и, перевалив отрог, спуститься к Каладхунга. Другой — пройти вдоль узкоколейки Коллиера, построенной для перевозки миллиона кубических футов салового леса, о чем я уже рассказывал. Часть узкоколейки, проходившей прежде по ущелью реки Сарда, размыта, но участок, проложенный по отвесному скалистому склону горы, сохранился. Этот переход был очень трудным для моих шестерых тяжело нагруженных гарвальцев, и к ночи мы успели пройти только половину ущелья. Из-за возможных обвалов найти место для стоянки оказалось нелегко. В конце концов мы устроились на узком уступе под нависшей скалой, которая предохраняла нас от камней. Здесь было решено провести ночь. После обеда, пока мои люди готовили себе пищу, разложив костер из щепок и обломков бревен, я разделся и лег на походную кровать — единственный предмет лагерного оборудования помимо палатки и таза для умывания, которые я взял с собой.

Минувший день был жарким; сойдя с поезда в Танакпуре, мы прошли около шестнадцати миль, и я чувствовал приятную усталость. Наслаждаясь послеобеденной сигаретой, я вдруг увидел за рекой три светящиеся точки. В Непале леса горят ежегодно, причем пожары начинаются в апреле, и я решил, что ветер, гулявший по ущелью, раздул тлевшие угли. Пока я спокойно наблюдал за тремя огнями, немного выше появилось еще два. Вскоре один из них, левый, начал медленно двигаться вниз и слился со средним из трех первоначальных. Мне стало ясно, что я ошибся, приняв эти огни за пламя пожара. Все они были одинаковой величины — около двух футов в диаметре — и горели ровно, без вспышек и дыма. Когда через некоторое время количество огней увеличилось — одни появились левее, другие выше по склону, — само собой напросилось объяснение: по-видимому, какой-то богатей во время охоты потерял ценную для него вещь и теперь послал людей с фонарями ее разыскивать. Объяснение, конечно, не совсем обычное, но мало ли, на наш взгляд, странного происходит на другом берегу этой начинающейся в снежных вершинах реки.