Тензин Гьяцо - Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.

Так следующий день по обязанности я провел в обнимку с Чжаном. Он был намного старше меня и очень неловок, так что его сопровождение стало довольно утомительным мероприятием. Кроме того, я беспокоился, что камни, которые постоянно падали с грохотом сверху на дорогу, могут и не различить нас в том случае, когда пробьет час для генерала!

Во время всего путешествия мы каждый раз останавливались на военных сторожевых постах, увешанных красными флагами, где проходили службу солдаты НОАК. Они всегда выходили и предлагали нам чай. Однажды мне так хотелось пить, что я не побеспокоился найти свой личный сосуд для питья. Утолив жажду, я заметил, что кружка, из которой я пил, была отвратительно грязной, с остатками пищи и засохшей слюной на стенках. Мне стало очень противно. Помню, каким разборчивым я был в детстве, а вот теперь при мысли о том случае всякий раз не могу удержаться от смеха.

Примерно через две недели мы добрались до маленького городка под названием Демо, где и остановились на ночь, разбив лагерь на берегу речки. Погода была превосходной, и помню, меня привел в восхищение вид речных берегов, заросших лютиками и лилово-розовыми примулами. Еще через десять дней мы достигли области Поюл. Отсюда уже начиналась автомобильная дорога, и мы смогли ехать на джипе и грузовике. Это было большим облегчением, так как я уже начал страдать от езды верхом, и в этом был не одинок. Никогда не забуду вида одного из моих чиновников. У него так болел зад, что он сидел на своем седле боком, таким образом приспособившись давать отдых сначала одной половинке, а затем другой.

На этом расстоянии от Лхасы китайцы гораздо более решительно хозяйничали на нашей земле. Они уже построили множество бараков для своих солдат и домов для чиновников. А в каждом городе и деревне были громкоговорители, которые играли китайские марши и призывали людей работать "во славу Родины-Матери".

Вскоре мы были в Чамдо, столице Кхама, где меня ожидал большой прием. Здесь по причине прямого правления китайцев в городе это мероприятие приобрело странный характер. Военные оркестры играли хвалебные гимны в честь Председателя Мао и Революции, а тибетцы стояли и размахивали красными флагами.

Из Чамдо я доехал на джипе до Чэнду, первого города, относящегося собственно к Китаю. По дороге мы пересекли гору, расположенную в местности, называемой Дхар Цзе-дхо. Эта гора является исторической границей между Тибетом и Китаем. Когда мы спустились в долину по другую сторону горы, я отметил про себя, как отличается здесь сельская местность от нашей. Окажется ли, что и китайский народ столь же отличен от моего народа?

В Чэнду мне не пришлось много увидеть, так как я простудился и пролежал в постели несколько дней. Как только я достаточно поправился, меня и самых значительных членов моего окружения отправили в Сяньян, где к нам присоединился Панчен Лама, который выехал из Шигацзе несколько месяцев назад. Затем мы вылетели в Сиань.

Самолет, на котором мы летели, был очень старым, и даже я мог бы сказать, что он видел лучшие времена. Сиденья в нем представляли собой очень неудобные стальные каркасы без какой бы то ни было обивки. Но я был так взволнован перспективой полета по воздуху, что не обращал внимания на явные недостатки и совсем не испытывал страха, но, правда, впоследствии я приобрел более осторожное отношение к самолетам. Сейчас я не очень люблю их и являюсь для соседей неважным собеседником. Я предпочитаю читать молитвы, а не поддерживать разговор.

В Сиане мы опять сменили средство передвижения и последний отрезок пути проделали на поезде. Это было еще одно чудесное переживание. Вагоны, предназначавшиеся для Панчен Ламы и меня, были оборудованы всеми мыслимыми удобствами, от кроватей и ванных до изысканного ресторана. Единственно, что омрачало мне путешествие, было все более возраставшее по мере приближения к китайской столице чувство тревоги. Когда мы, наконец, прибыли на Пекинский вокзал, мне было очень не по себе, хотя это чувство и смягчилось немного при виде огромной толпы молодых людей, собравшихся, чтобы приветствовать нас. Но спустя немного времени, я понял, что они действовали по приказу, после чего ко мне снова вернулась моя обеспокоенность.

Когда мы сошли с поезда, нас встречал Чжоу Энь-лай, премьер-министр, и Чжу Дэ, заместитель председателя Народной Республики, оба они казались настроенными дружественно. С ними был тот самый тибетец средних лет, которого я видел с генералом Тан Куан-сеном в Лхасе. Когда обмен любезностями закончился, этот человек, имя которого было Пунцог Вангьел, проводил меня в мою резиденцию, которая представляла собой бунгало с красивым садом, принадлежавшее раньше японской дипломатической миссии. Он изложил мне программу на последующие несколько дней. В свое время мы стали хорошими друзьями с Пунцог Вангьелом. Его убедили в правоте дела коммунизма много лет назад. Перед тем, как приехать в Китай, он действовал как коммунистический агент, преподавая в школе, открытой в Лхасе китайской миссией. Когда эта миссия была закрыта и члены были высланы в 1949 году, Пунцог Вангьел и его жена, которая оказалась тибетской мусульманкой, тоже уехали с ними. Сам он был родом из Кхама. Ребенком его взяли в школу христианской миссии в Батханге, родном городе Пунцога, где он выучился немного английскому языку. Ко времени нашего знакомства он прекрасно овладел китайским языком и был блестящим переводчиком между Мао Цзедуном и мной.

Пунцог Вангьел оказался очень способным человеком, выдержанным и благоразумным и к тому же еще философом. Кроме того, он был очень искренен и честен, и мне нравилось бывать в его обществе. Очевидно, он был чрезвычайно счастлив тем, что его назначили моим официальным переводчиком, главным образом потому, что это дало ему доступ к Председателю Мао, которого он боготворил. Впрочем, и ко мне он испытывал такую же глубокую симпатию. Однажды, когда мы беседовали о Тибете, он сказал, что полон оптимизма в отношении будущего, так как считает меня человеком широких взглядов. Он рассказал мне, как много лет назад был на публичной аудиенции в Норбулингке и видел маленького мальчика на троне. "А теперь вы уже не маленький мальчик, и вы здесь со мной в Пекине." Эта мысль очень трогала его, и он не скрывал слез. А через несколько минут он продолжал, говоря теперь уже как истинный коммунист. Он сказал мне, что Далай Лама не должен опираться на астрологию как на орудие, с помощью которого руководят страной. Он сказал также, что религия это не тот фундамент, на котором можно строить свою жизнь. Так как он был явно искренен, я внимательно слушал его. По поводу того, что он называл слепой верой, я объяснил, что сам Будда подчеркивал необходимость тщательного исследования, прежде чем принять что-либо за истину или ложь. Я рассказал ему, что убежден в необходимости религии, особенно для тех, кто занимается политикой. Под конец нашего разговора я почувствовал, что мы относимся друг к другу с большим уважением. Те различия, которые у нас имелись, были нашим личным делом, поэтому не существовало оснований для конфликта. В конечном счете, оба мы были тибетцами, глубоко обеспокоенными будущим нашей страны.