Борис Немцов - Провинциал

Вообще к числам я отношусь трепетно, потому что имею склонность к точным наукам. И быстро умею считать. Причем не в том смысле, когда стоишь в кассу заплатить за хлеб или колбасу. А в другом смысле: когда нужно просчитывать какие-то варианты. В том числе и математические.

Для меня язык — я имею в виду русский язык — однозначно ассоциируется с Родиной. Я довольно часто бываю за рубежом и говорю по-английски, и особого труда мне это не доставляет. Но прежде всего возникает тоска по родному языку. Совсем не потому, что я хочу выглядеть патриотом. Просто для меня русский язык действительно часть моего естественного состояния.

Я думаю, что, если бы меня поместили куда-то, где говорить по-русски запрещено, я бы очень сильно страдал.

Русский язык замечателен тем, что некоторые слова и словосочетания перевести нельзя. Ни на какой другой язык. И русские пословицы — тоже нельзя.

Лучше всего о загадочности и неординарности русских слов можно прочитать у Ильфа и Петрова. В каком месте? Во всех. На меня сильное впечатление произвела их ироничная манера изъясняться по-русски. По-моему, эту манеру нельзя воспроизвести в переводе на другие языки.

Когда язык очень сильно обеднен, бывает обидно и за язык, и за людей.

Но особый колорит языку придают непечатные слова. Причем не тогда, когда они употребляются как заменители обычных русских слов. А тогда, когда они произносятся к месту, четко и создают такую невероятную атмосферу русского колорита.

К сожалению, привести пример не могу. Хотя довольно часто пользуюсь такой возможностью.

Есть одна непонятная вещь. Все национальности называются словом именем существительным. Китаец, немец, англичанин — абсолютно все. Кроме русского. Слово «русский» — имя прилагательное. Почему — я не знаю, но, кажется, это единственное исключение из правила.

Возможно, это случайность. Но при этом — случайность, которая характеризует одну общую закономерность: Россия очень часто, и даже в этом, выпадает из общего ряда. Есть и более обидное объяснение этому. Оно связано с историческим развитием России. Россия всегда находилась между Европой и Азией. Не только в геополитическом смысле, но и в других. В устройстве государства, во взаимоотношениях внутри общества. И борьба всегда велась между западниками и почвенниками как представителями европейской культуры и культуры азиатской. И в этом смысле Россия всегда к кому-то прислонялась. Либо к Западу, либо к Востоку. Может, в этом секрет, почему «русские» стали прилагательным.

Корень один, действительно.

Но когда говорят о клятвах и проклятиях, у меня возникают какие-то шекспировские образы. Я — человек по натуре более приземленный, и для меня эта высокопарность «клятв и проклятий» неведома.

Человек, который считает своим выражение «никогда не говори никогда», не может использовать «клятвы и проклятия».

Но, с другой стороны, я знаю очень многих людей, для которых словесный фетишизм, одна общая линия, выраженная двумя предложениями, становится определяющей.

Масса удовольствий есть в жизни!

Удовольствие — это то, что вспоминаешь очень долго и при этом улыбаешься. Даже если находишься один.

То, к чему стремятся практически все люди.

Хороши удовольствия тогда, когда бывают нечасто. Если часто — то кажется, что так должно быть всегда.

Удовольствия должны сочетаться с менее приятными сторонами жизни. Иначе приятные стороны можно не заметить.

Обжорство. Роскошь чрезмерная. Вообще — любая чрезмерность. Почему в нашем обществе подтрунивают над «новыми русскими»? Потому что видят во всех их делах тягу к эпатажу и излишествам.

Я понимаю, что каждый человек хочет стать исключительной личностью и доказать это окружающим. Это мне понятно. Но непонятно, зачем все, что есть в жизни, превращать в средство достижения этой цели.

Есть, особенно когда садишься в самолет.

О суеверии вспоминаешь тогда, когда от тебя ничего не зависит. Когда ты сам ничего не можешь изменить.

Суеверия стандартные: начиная с черной кошки, перебежавшей дорогу, кончая зловещими цифрами.

Если ничего особенного не произошло, суеверный признак очень быстро забывается.

Иногда верю, иногда не верю.

Есть приметы, доказанные жизнью: если была очень холодная зима — жди жаркого лета. И другие подобные.

А прочих для меня просто нет.

Красиво, например, смотреть с Верхне-Волжской набережной на Волгу ночью, когда плывут корабли. Или когда летят истребители во время авиашоу. Или когда грациозная женщина заходит в воду, в море, а еще лучше, если она в море вбегает.

Красиво в Париже. Чувствуется дыхание времени: и прошлого, и настоящего. И Виктор Гюго, и Шарль де Голль. Все видно и все сохранено.

Красиво в Зальцбурге. В Макарьевском монастыре очень красиво…

Придворный художник может быть очень талантливым или абсолютно бездарным. Думаю, что если бы не коммунистическая доктрина, странная, то Эрнст Неизвестный мог бы стать придворным художником. Или Илья Глазунов, или, например, Александр Шилов.

Придворный художник не предполагает особого поклонения тем, кому он служит. Потому что, если он талантлив, он может заработать сам. С другой стороны, стремление к большим возможностям характерно отнюдь не только для бесталанных, но и для талантливых людей. Они могут этим пользоваться.

В Нижнем «придворный художник» — Наталья Панкова, которая спокойно могла бы жить и без нас. Она талантлива, и ее картины по всему миру. Хотя, конечно, она с трудом добилась бы того, чего она сейчас добилась, если бы не была в каком-то смысле «придворным художником».

Знаю много анекдотов. Есть полуприличные анекдоты, очень смешные, есть политические, тоже смешные. Вот — из первых.

Иван собирается в Париж, в командировку. Ему жена говорит:

— Купи мне, Вань, французский бюстгальтер.

— Мань, — говорит муж, — я б купил. Но ведь у тебя груди-то нет! Зачем он тебе?

— Ну я ж тебе трусы покупаю!

Веселый анекдот.

Еще один.

— Хаим, ты почему не спишь с женщинами?

— Ну, во-первых, Абрам, меня укачивает. А во-вторых, после меня все равно нужно все заново делать.

Из политических. Лежат две курицы на прилавке. Одна другой говорит:

— На выборы пойдешь?

— Пойду.

— А за кого голосовать будешь?