Шокирующая живопись - Александра Васильевна Жукова
Особенной мистификации подверглись его любовные приключения. Легенда гласила, что дон Мигель имел свою собственную концепцию сексуальных отношений, которая разрушала все моральные табу. Он считал, что, вступая с дамой в интимную связь, делает ее счастливой, а потому не признавал никаких обязательств. Каждая дама имела возможность «стать счастливой» с мачо Мигелем только единожды, а потому за несколько лет этой «сексуальной революции» по-севильски им были «осчастливлены» две тысячи женщин. Созданная им репутация страстного любовника и соблазнителя только добавляла сеньору Маньяре притягательности и повышала шансы на успех в будущих приключениях. В таком бешеном ритме и атмосфере нескончаемого адюльтера наш герой прожил около десяти лет, пока не случилось чудо. Однажды ночью, направляясь на любовное свидание, дон Мигель вдруг упал и услышал звон колоколов, то были его похороны, он даже ясно увидел место своего захоронения и услышал прощальные слова. Охваченный ужасом, он вернулся домой, а позже узнал, что на предполагаемом свидании его поджидали наемные убийцы. Потрясенный герой решается на то, чтобы поменять свою жизнь.
Дон Мигель де Маньяра раскаялся и начал служить добру с тем же рвением, с каким предавался развлечениям. Он женился на благоразумной сеньорите Иерониме де Мендоса, вел жизнь примерного отца семейства, у них родилось четверо детей, но судьба послала Маньяре испытание – болезнь и раннюю смерть супруги. После этого жизнь дона Мигеля делает еще один крутой поворот – он решает основать госпиталь для помощи больным и нищим. Для этого он вступает во влиятельное севильское сообщество жертвователей и благотворителей – Братство милосердия, со свойственной ему энергией он обновляет деятельность ордена и даже пишет его новый устав «Правдивая речь».
Бартоломе Эстебан Мурильо
Возвращение блудного сына. 1664
Главным его деянием на почве филантропии было создание Госпиталя де ла Каридад (милосердия), за три года был построен комплекс лечебных и жилых корпусов, а также роскошный собор, на это была потрачена изрядная часть богатства Маньяры. Когда зашла речь о том, как украсить собор, дон Мигель настоял, чтобы в живописных панно были изложены основные принципы деятельности Братства на примере сюжетов из Священного Писания. Конечно, он обратился к своему давнему другу и товарищу по Братству милосердия – блестящему севильскому мастеру Бартоломе Эстебану Мурильо.
Мурильо, обладатель самой бархатной кисти в Испании, художник нежный и мягкий, чьи краски наполнены перламутровым свечением, еще застал расцвет золотого века испанского искусства и сам стал его самым младшим представителем. Он был глубоко предан своему родному городу, из Севильи надолго он уезжал лишь один раз, когда несколько лет жил в Мадриде, при королевском дворе, где учился у великого Веласкеса, своего земляка. Там же он понял, что столичная жизнь совсем не для него, он любил тихую обстановку, которая не мешала бы ему сосредоточенно трудиться. У него было огромное семейство, любящая жена и прекрасные дети. Сам мастер был человеком тонким и эмоциональным, и все его, даже религиозные, композиции проникнуты лирическими интонациями, он любил совмещать простые бытовые сцены и религиозное наполнение, поэтому самыми трогательными в его наследии стали картины, изображающие Святое семейство. Востребованность и известность Мурильо с молодых лет были невероятными, заказчики стояли в очереди, поэтому своих восьмерых детей он смог вырастить в достатке.
В зрелые годы он близко сошелся с доном Мигелем, они стали друзьями, оба были образованными людьми и интересными собеседниками, да и системы ценностей у них в эти годы были во многом сходны. Несколько лет их связывали совместные труды на ниве благотворительности, Мурильо также входил в Братство Милосердия и заботился о бездомных детях. Казалось, жизнь Мурильо была безоблачной, но наряду с единственным другом в его жизни был и единственный враг – его коллега, художник Вальдес Леаль.
Он был также уроженцем Севильи, Вальдес рано сформировался как религиозный художник, еще в молодости выполнил несколько больших заказов для монастырей и храмов. Леаль должен был вскоре занять место первого мастера Андалусии, но тут после столичной стажировки возвратился Эстебан Мурильо, бывший на четыре года моложе Вальдеса. Он сразил севильскую публику – и знатоков, и простых прихожан – своими упоительными картинами, возвышенными, но такими милосердными образами. И на долгие годы Мурильо становится живописцем номер один во всей провинции, его имя становится известной всей Испании, после смерти Веласкеса именно сеньору Эстебану предлагают место придворного художника, но он остался верен Севилье, чем еще больше увеличил ряды своих поклонников. Сеньора Леаля изнутри точили обида и зависть, он, конечно, не остался без работы, но его честолюбие было ущемлено.
Любопытно, что в своем творчестве оба мастера были антагонистами: если Мурильо даже в картинах на трагические сюжеты давал людям надежду и дарил светлую мечту, то Леаль был художником скорее драматичным и даже брутальным. Он предпочитал мистические сюжеты, трагические и мрачные образы, его живопись была полна резких контрастов и глубоких теней, это был певец нуара, причем иногда оглушающего своей натуралистичностью. Мурильо и Леаль – это были две стороны иберийского барокко, выражающие испанский национальный характер. Иногда оба автора объединялись для больших проектов, особенно если речь шла о процветании родного города. Так, в 1660 году они активно занимались открытием Севильской академии живописи и некоторое время там преподавали.
Еще раз объединить таких разных авторов удалось лишь Мигелю де Маньяре, который возвел госпиталь и собор Каридад. Сначала заказ поступил к Мурильо, он в течение пяти лет работал над большими композициями, всего он создал восемь произведений на сюжеты, связанные с милосердием, врачеванием, чадолюбием. Из них в соборе осталось четыре подлинника Мурильо, остальные – копии, оригиналы были утрачены в ходе очень сложной истории Испании, сначала две картины похитили генералы Бонапарта, потом еще две
