Тамара Катаева - Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

Софья Казимировна рассказала мне, что, когда Анна Андреевна вернулась в 1965 году из Англии, где получила степень доктора литературы в Оксфорде, она привезла оттуда много подарков, которые продемонстрировала перед Островской, навестившей ее. Среди прочих вещей она показала роскошный мохеровый шарф и сказала: «Этот шарф я привезла для Иосифа (Бродского. — M.К.)». — «А для Левы, Анна Андреевна, Вы что привезли?». Последовало досадливое молчание.

Письмо А.А. Л. Н. Гумилеву на бланке почтового перевода (из Москвы в Ленинград)… (Летопись. Стр. 533.) Письмо называется письмом по привычке — она ведь и раньше, в лагерь, писала ему на оборотах бланков на почте, а его лимиты на переписку с волей этими посланиями гасились…

Ближе к весне Л.Н. заболел и долго не появлялся в Эрмитаже. Купив в диетическом магазине на Невском любимое им желе разных сортов и ужасно волнуясь, я отправилась навестить больного на улице Красной Конницы, где он жил у матери. В маленькой комнате, где почти не было мебели, возле лежащего в постели Л.Н. уже сидел гость, человек средних лет с детским именем Лелик, брат лагерного друга Л.Н. <…>, потом в дверях появилась высокая полная, но статная седая дама в длинном сером платье. Л.Н. представил меня матери и попросил: «Мама, дала бы ты нам чаю». Анна Ахматова удалилась. Она появилась вновь долгое время спустя, в руках у нее была единственная чашка на блюдце, которые она протянула сыну со словами: «Лева, ты хотел чаю». Я не обиделась за себя и Лелика, но мне было горько видеть такое явное невнимание матери к сыну, никогда не имевшему собственного дома, высказавшему скромное желание угостить в доме матери чашкой чая своих гостей. (Н. И. Казакевич. Живя в чужих словах… Стр. 206–207.) Если бы она не принесла и ему, то эпизод можно было бы и проигнорировать. Мало ли кто там припомнил, что Анна Ахматова не захотела их, воспользовавшихся вроде пристойной ситуацией, обслужить. Ну и не обслужила.

Принеся только Льву, она убила двух зайцев: и осадила двух хамов, раскатавших губы на ее прислуживание во вроде бы безвыходной с точки зрения этикета ситуации, и показала сыну — только показала, не сделала, поскольку он не при смерти был и обошелся бы без ее глотка чаю — что уже его единоличное хамство она готова терпеть и даже покориться. Поскольку все эти доброхоты считают, что она что-то ему должна.

Ахматова была неуклюже-чванлива и, как все переполненные комплексами люди, нервно-обидчива на знаки возможного пренебрежения. Светский человек нашел бы множество выходов из ситуации с разным градусом уничижения непрошеных гостей. От «Лева, я только что рассчитала дворецкого, а прямо обращаться к кухарке я не умею» до «С удовольствием. Пойдемте, милочка, вы мне поможете. Вон кухня в конце коридора, ваша очередь на конфорку — седьмая, возьмите ведро на зеленой табуретке, вода — во дворе в колодце. Желаете с девонскими сливками?».

Брат лагерного друга… Жив ли брат-то? Служащая девочка… Ленинградские расстояния, никаких теплых иномарок, тряслись на мерзлом трамвае, шли к дому, ближе к весне — это конец зимы, ветер, как без чая-то отпустить?

Она от меня требовала, чтобы я помогал ей переводить стихи, что я и делал по мере своих сил, и тем самым у нас появилось довольно большое количество денег. Я поступил работать в Эрмитаж, куда меня принял мой старый учитель Артамонов, с которым я был вместе в экспедиции. Там я написал книгу «Хунну», написал свою диссертацию «Древние тюрки», которую защитил в 1961 году. Маме, кажется, очень не понравилось, что я защищаю докторскую диссертацию. Почему — я не знаю. Очевидно, она находилась под сильным влиянием.

Письмо А.А. И. Н. Пуниной: Дорогая моя! Посылаю тебе доверенность на почтовые деньги. Купи хорошие чулки Акумцу младшему (Ане), заплати за квартиру и т. д. Остальные Леве, если ему нужно. (Летопись. Стр. 509.) Это январь 1957 года. Лева семь месяцев как освободился, и два — как смог устроиться на работу.

Ноябрь 1958. Милая Ирочка, посылаю тебе доверенность. Деньги возьми себе на икру и сливки. Все ли теплое есть у Ани? Смотри, чтобы она не простужалась. Очень скучаю по дому. (Летопись. Стр. 527.)

С деньгами Льву поначалу также помогала мать, получившая очередной гонорар за переводы зарубежных поэтов. Она и сына Льва всячески старалась склонить к переводческой деятельности: как хорошо — он бы давал подстрочник (например, персидских классиков), а она (а может быть, и вместе) превращала бы сухой перевод в поэтические шедевры.

Книга Ивана Франко «Стихотворения и поэмы». В оглавлении, над заголовком раздела «Увядшие листья» (Перевод А. Ахматовой)» рукой Л. Гумилева вписано: «а точнее — ее сына. Л.Г.». (Летопись. Стр. 555.)

В одном из писем Анна Андреевна пишет сыну, что, по мнению академика Струве, Лев был бы ей очень полезен в ее «азийских» переводах (27 марта 1955 года). (М. Г. Козырев. В. Т. Воронович. Дар слова мне был завещан от природы. Стр. 14.) Струве помог Леве, вытащил его из лагеря, перевернул его судьбу, высочайшим образом ценил его как ученого — у Льва Николаевича были все причины, чтобы уважать Струве, преклоняться перед ним и чувствовать себя ему обязанным. Анна Ахматова этим пользуется — сообщает сыну, что Струве велит ему… Нет, она щелкает по носу еще больнее — Струве считает, что талант и гений Льва достаточны для того, чтобы сгодиться в изготовители подстрочников для великой Ахматовой.

Лев очень много переводил с восточных языков. И, кстати, многие переводы ему давала мать, и они вышли под псевдонимом «Ахматова». Деньгами она потом частично делилась с ним, но считала, что довольно сильно потратилась, отправляя посылки ему в лагерь, и теперь он должен их отработать.

Он <Лев Гумилев> рассказывал о последней встрече с матерью в 1961 году, перед тем как они расстались (это было за месяц до защиты им докторской диссертации). В те времена он часто ее навещал. Порой она встречала его холодно, иногда с важностью подставляла щеку. В тот раз она сказала Льву, что он должен продолжать делать переводы. На это он ответил, что ничего не может сейчас делать, так как на носу защита докторской, он должен быть в полном порядке, все подготовить.