Полезное прошлое. История в сталинском СССР - Виталий Витальевич Тихонов
Впрочем, если в крупных городах торжества более или менее удались (хотя часто на них не хватало средств), то в деревнях их встретили сдержанно. Понимая, что для крестьян советский праздник остается чуждым, организаторы юбилея рекомендовали совместить его с праздником урожая. Несмотря на это, в отчетах из сельских мест фиксировалось скорее равнодушие людей, чем энтузиазм.
В юбилейный год был выпущен и ряд фильмов, утвердивших канонический образ революционных событий 1917 года. В 1927 году на экраны вышли фильмы «Конец Санкт-Петербурга» Вс. Пудовкина и «Москва в Октябре» Б. Барнета. Но самым масштабным проектом стала картина «Октябрь» С. Эйзенштейна. Премьера состоялась 7 ноября 1927 года. В тот же день, после разгона оппозиционных демонстрантов, из фильма пришлось удалить все сцены с Троцким. Картина стала классической и заложила кинематографический канон показа революции 1917 года.
Несмотря ни на что, десятилетний юбилей Октябрьской революции стал эталоном для дальнейших коммеморативных торжеств. С этого года 7 и 8 ноября объявлялись нерабочими днями (до этого нерабочим был только один день – 7 ноября), что повышало значение праздника в глазах простых людей. В 1929 году была проведена очередная реформа календаря, и, помимо 7 и 8 ноября, нерабочими днями были объявлены 1 мая и день смерти Ленина (22 января). Так формировался «советский» годовой праздничный цикл. Празднование революционных годовщин и вовлечение в него больших масс населения компенсировали имевшиеся сложности ожидаемой реальностью и приводили к тому, что «создавалось пространство новых жизненных форм, призванных определить будущее. И шел этот процесс скорее снизу, нежели сверху: праздник – это суррогат невозможного „чуда“». На протяжении всех 1920‐х годов 12 марта (День низвержения самодержавия) также был нерабочим днем. Но реформа праздничного календаря привела к тому, что этот день, прочно ассоциирующийся с Февральской революцией, перестал быть нерабочим и поэтому утратил свое значение для масс. Таким образом был запущен механизм «забывания» февральских событий.
Если в 1920‐е годы фигура Сталина не доминировала в символическом пространстве революционных юбилеев, то 1930‐е годы ознаменовались «сталинизацией» мифа о революции. Письмо Сталина в журнал «Пролетарская революция» окончательно закрепило миф о непогрешимости Ленина, сумевшего в мельчайших деталях предвидеть победу большевистской партии в 1917 году. В свою очередь, это играло на упрочение культа самого Сталина, поскольку «Сталин – это Ленин сегодня». Более того, революционный миф должен был способствовать утверждению актуальной идеологической повестки. Реализация идеологемы «построения социализма в отдельно взятой стране» требовала переформатирования мифа об Октябре как начале мировой революции. В 1931 году Сталин заявил, что Маркс и Энгельс, утверждавшие, что пролетариат не имеет отечества, когда-то были правы, однако Октябрьская революция изменила положение вещей, приведя к появлению первого государства рабочих и крестьян. Таким образом, Октябрь вписывался в контекст нарождавшегося советского патриотизма и частично «изымался» из концепции мировой революции, ассоциировавшейся с Троцким.
В 1930‐е годы утверждается традиция приглашать на годовщины делегации иностранных рабочих, которые должны были не только воочию увидеть достижения Советского Союза, но и избавиться от стереотипов западной пропаганды о советском строе, а главное – сравнить динамично развивающийся социализм и погрязший в Великой депрессии капитализм. В преддверии 14‐й годовщины Октябрьской революции 6 ноября 1931 года В. М. Молотов на торжественном собрании Московского совета заявлял: «Итак, линии развития социализма и капитализма идут в противоположном направлении. Социализм идет победоносно вверх, на подъем. Капитализм все больше запутывается в своих противоречиях и под тяжестью мирового кризиса теряет одну позицию за другой».
В те же годы полным ходом шло идеологическое перевооружение. В силу необходимости сплочения Страны Советов перед внешней угрозой все большее значение приобретала актуализация исторических образов, способных воспитывать в духе преданности партии и стране. Парадоксальным образом для этого пришлось обратиться к дореволюционной истории, поскольку внутрипартийная борьба привела к тому, что многие из тех, кто делал революцию 1917 года, оказались репрессированы, превратившись в «фигуры умолчания». Из пантеона исторических героев их просто исключили. Наглядно этот феномен демонстрирует написание «Истории Гражданской войны». Когда первый том фундаментального издания, вышедший в 1936 году, захотели переиздать в 1938‐м, выяснилось, что это весьма проблематично из‐за обилия упоминаний лиц, репрессированных в 1937‐м. Фактически можно говорить, что в 1930‐е годы произошла своеобразная «зачистка» истории. А революция 1917 года, несмотря на официальное прославление, стала «неудобным прошлым», которое сложно инкорпорировать в прагматичную и очень подвижную идеологическую систему сталинизма. Гораздо проще было мифологизировать в нужном ключе давно ушедшее прошлое, чем то, что сохранялось в форме живой памяти.
Ярким примером нового контекста стал двадцатилетний юбилей революции в 1937 году, проходивший на фоне усиливавшегося русоцентризма в идеологии и обращения к истории как пропагандистскому ресурсу. Теперь гордость должно было внушать не только недавнее революционное прошлое, но и исторические и культурные достижения народов СССР, в особенности русского. Формировался пантеон выдающихся государственных и военных деятелей, представителей культуры и науки прошлого, оказавшихся вписанными в советскую патриотическую пропаганду. Теперь революция 1917 года становилась не началом нового мира, а продолжением лучших традиций великой русской истории и истории народов СССР. В том же году был опубликован учебник истории под редакцией А. В. Шестакова, в котором закреплялся поворот к концепции континуитета между советским настоящим и дореволюционным (пусть и выборочным) прошлым. Показательно, что в том же году в феврале масштабно отмечалось 100-летие со дня смерти А. С. Пушкина, ключевой фигуры классической русской культуры. В сентябре на экраны вышла первая серия эпического фильма «Петр I» Владимира Петрова. Образ «большевика» на троне опять-таки работал на утверждение связи прошлого и настоящего. Это не могло не сказаться на смысловом наполнении юбилея Октябрьской революции, все больше терявшей роль символа классового освобождения и начала нового мира и все больше приобретавшей великодержавный оттенок.
Юбилей революции был делом чрезвычайно серьезным, особенно в условиях усиливающегося перформативного поворота идеологии. Комиссия по подготовке юбилея была создана за два года до его начала, аналогичные комиссии действовали и в республиках и регионах. Их работа осложнялась репрессиями и регулярными разоблачениями все новых «врагов народа», что приводило к постоянным ротациям юбилейных комитетов.
Накануне юбилея Институт Маркса – Энгельса – Ленина подготовил тезисы «XX лет Великой Октябрьской социалистической революции в СССР». Первоначальная версия включала неумеренные славословия в адрес Ленина и Сталина, но была заметно отредактирована последним. Например, исчез следующий абзац:
Великая Октябрьская революция победила потому, что большевистскую партию создали и выпестовали гениальнейший из гениальнейших вождей пролетариата Ленин и его великий ученик и соратник Сталин.
