Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор - Ана Ховская
Нина Ивановна подсела к девушке, прижала к себе, гладя по голове, тихонько проговорила:
– А давай-ка мы сообразим чайку, я пирожок испекла… Потом поговорим, настроение поднимется, глядишь, что-то и решим сообща…
– Что тут решать… Придется скрепя сердце замуж идти, чтобы как-то выжить…
– Ну что же ты так… Без любви? Как в старину… Не могу за тебя решать, но ты сама подумай: кому будет радость от этого? Шуре только, ни тебе, ни нам от такого решения нет выгоды, тебе – в первую очередь… Как же жить без малейшей привязанности к человеку? Это же каторга: ни улыбнуться лишний раз, ни порадоваться чему-то вместе… Молча жить не будешь, надо какие-то разговоры вести, а о чем, если нет общих интересов? Так не годится… Мы старые, а всегда даже просто помолчать нам нетрудно, мы не обижаем этим друг друга… А если все время молчать, потому что не о чем говорить, так и умом можно тронуться…– тихо проронил отец.
– Я понимаю,– с горечью ответила Аня.– Только сердцу не прикажешь. Он вроде человек простой, и в то же время какая-то смута у меня на душе. Как-то не верю я ему, хотя он хорошо говорит, уверяет, что никого у него нет… Но ведь слово сказано, и, видно, неспроста…
– Будешь Шуру слушать – по жизни не будешь никому верить… А так нельзя,– тоже вмешалась Нина Ивановна.
Аня промолчала, стала накрывать на стол, готовить чай. Тяжело было у нее на душе, но свои мысли она уже не стала озвучивать: устала от всех дум, от необходимости принимать какое-то решение. Хотя выбора нет: сама решила для себя то, что выразила Федору. Покорилась судьбе – будь что будет… Маню с дочкой надо защитить – она о них не забывала.
***
Федор в скором времени напомнил о себе. Зарудные посадили картошку, так сказать, закончились их «полевые» работы. Осталось ухаживать да ждать дождя, или чистить арыки, по которым с горной речки побежит живительная влага. Под самыми горами было место, где начинались споры о воде, его называли Разводное. А тяжбы заключались в том, кому сколько воды в первую очередь надо будет выделять на две части поселка, потому что в разные концы его проводили два арыка. Но вне очереди был колхозный плодовый сад, который нуждался в восстановлении культур. Кустарники, деревья окапывали, поливали долго, и почти вся вода уходила туда. Жители сердились, спорили, доходило до драк, пока в дело не вмешался сельсовет: назначили разводного, который регулировал подачу воды по очереди, а в сад только ночью. Аня представляла себе бурную горную речку, с которой начинался такой арык. Вот этими арыками и занимался Сергей со своим сыном Володей, который подрос и был хорошим помощником отцу. Мало их прочистить, надо «довести» воду до огорода в нужное время, когда картофель начинал завязываться, так нужно два раза полить посадки, чтобы получить урожай.
Когда Федор пришел к Зарудным представить все, так сказать, что он сделал для будущей женитьбы, Аня спросила его об арыках, которые должны были пройти к огороду усадьбы. Федор немного замялся, сказав, что он позаботится об этом. Видно было, что это немалая забота для ведения хозяйства, так как усадьба находилась на не очень удобной для этого территории: слишком далеко была развязка арыков. Позже Федор возил ее под Разводное, она воочию увидела, как расходятся в две стороны потоки по вырытым канавам, называемым арыками, почувствовала, какая ледяная вода поступала с вечной мерзлоты гор, нагреваясь по пути к огородам.
Состоялся серьезный разговор между Аней и Федором, и девушка еще раз спросила его: действительно ли он готов жениться, осознает ли в полной мере, какую ответственность берет на себя. Спросила, как судья, и вроде не она должна была идти замуж, а кто-то посторонний.
Ведя с ним беседу, она до конца не осознавала, что выносит себе приговор. А когда Федор пришел к отцу, Филиппу Федоровичу, и должным образом объявил, что он любит Аню и хочет жениться, просит их благословения, снова Зарудный спросил его: готов ли он быть мужем, защитником. Федор покраснел и сказал, как-то нахмурившись:
– Я уже в который раз прихожу к вам, обо всем переговорил с вашей дочкой, уже выкупили усадьбу, кое-что сделали там с сестрами, немного обставил домик. Осталось дело за малым: благословите нас.
Аня сидела здесь же ни жива ни мертва, как будто застыла. Отец повернулся к ней:
– Что скажешь, дочка? Согласна ты идти за него? Обо всем договорились?
Девушка молча кивнула, не в силах произнести ни слова. Федор с удивлением смотрел на нее и не понимал, что с ней происходит, не выдержал и снова спросил ее:
– Анечка, скажи правду: ты согласна быть моей женой?
– Я согласна,– чуть помолчав, тихо проронила девушка.– Только никакого шума из этого делать не надо.
– Ты о чем? Что за шум? Не понимаю,– удивился парень.
– Мы с тобой просто перейдем в дом, будем жить, об этом я говорю.
– Аня, я хочу, чтобы все было, как положено: мы зарегистрируемся в сельсовете, получим свидетельство. Ты же возьмешь мою фамилию?
Аня молча кивнула. Отец смотрел на нее и понимал, что все, что она сейчас делает, – это все через силу, переступая через себя, смиряя сердце. Он был в замешательстве: знал же, что дочь не любит парня, а вынуждена согласиться на замужество, возможно, спасая себя и сестру от преследования. Но кто об этом знал, кроме них. Федор тоже ничего не должен был почувствовать. Филипп Федорович повернулся к парню и спросил:
– Думаю, что нам не до свадеб, не до пира: надо как-то помочь вам устраиваться на новом месте. Мы соберем все, что можем, посмотрим, как вы уживетесь, тогда видно будет, какая помощь от нас потребуется. Смотри, парень: ты в прошлый раз сказал, что сделаешь все для жены, я это помню. Если обидишь, прощения тебе не будет: ей и так досталось на веку, хоть и молода, но через столько прошла, что другому и не снилось. Пусть же вам будет спокойная жизнь, а мы, старые, порадуемся вашему счастью. На том и порешим,
