Иосиф Недава - Вехи жизни. Зеев Жаботинский

  Жаботинский был рад на время уехать за границу, но он никак не предполагал, что за несколько лет вдали от родины завоюет своим пером такую популярность.

МОЛОДЫЕ ГОДЫ

  По дороге в Берн Жаботинский впервые соприкоснулся с гетто. «Еврейский ландшафт» произвел на него тягчайшее впечатление. «Перед ним раскрылась безрадостная картина еврейской провинции. В Одессе он почти не встречал евреев с традиционными пейсами и в лапсердаках, не сталкивался с такой удручающей бедностью. Особенно подавлял его рабский быт: старые евреи снимали шапку, разговаривая на улице с «барином», со своими угнетателями они смело «расправлялись» за их спинами, боясь открыто восстать против позорных традиций. На станции Тернополь он увидел другую картину: десяток евреев, не обращая внимания на присутствовавших, в том числе железнодорожных служащих и полицейских, окружили раби и смело болтали с ним о своих делах. Чувство стыда и гордости боролись в душе молодого журналиста. «Я опустил голову и молча спрашивал себя: это ли мой народ?» Своим острым умом он оценил глубину еврейской трагедии. Что суждено моему народу в будущем? Этот вопрос приводил его в отчаяние.

  В Бернском университете Жаботинский поступил на юридический факультет. Он быстро включился в жизнь «русской колонии», состоявшей из трех сотен молодых людей, в большинстве своем евреев. Некоторые из них бежали от притеснений и полиции, некоторых не приняли в российские университеты из-за «процентной нормы». В клубе «колонии» спорили о мировых проблемах: путях изменения политического режима в России, сущности революции, социализме и сионизме и прочих «измах». Однажды туда приехал доктор Нахман Сыркин. В своем докладе он призывал к объединению сионизма с социализмом. Поскольку говорили о еврейских проблемах, Жаботинский тоже осмелился высказать свое мнение.

  Семнадцатилетний худощавый юноша с растрепанными волосами, необычным лицом, на котором выделялись умные глаза, и выступающим вперед подбородком буквально поразил слушателей оригинальностью своих мыслей. Он назвал себя сионистом, отметил ненависть, окружавшую еврейский народ в Европе и предсказал ему « Варфоломеевскую ночь». – «Единственный путь к спасению, – заявил он, – это всеобщая репатриация евреев в свою страну».

  Собрание было буквально взорвано. Большинство присутствовавших сочло Жаботинского явным антисемитом. Когда же он сообщил Шарлю Раппопорту, ставшему позднее одним из руководителей французских коммунистов, что он еврей, тот ему не поверил. Жаботинского удивила буря, которую вызвало его выступление. Ведь он сказал только правду. Он не знал, что произнес пророческие слова и что нет смысла пытаться дать вещам логическое объяснение. «Наш народ унаследовал от греков их логику, – сказал ему через много лет в Мадриде ближайший соратник Герцля Макс Нордау, – Еврей покупает зонтик только после того, как он схватит воспаление легких».

  На том же собрании в Берне Жаботинскому стало ясно, что он по свой сути «возмутитель спокойствия», что его слова не оставляют слушателей равнодушными. И он не дает людям впасть в спячку.

  Речь в Берне была его первой сионистской речью. Призыв к полной репатриации евреев он повторит через 40 лет, отстаивая идеи сионизма, за что удостоится еще более бурной реакции: люди чуть не забросали его камнями…

  Есть какая-то символическая связь между этим первым выступлением в Берне и поэтическим творчеством Жаботинского: в то лето он опубликовал в журнале «Восход» свое первое стихотворение «Город мира» (он имел в виду Иерусалим).

  Осенью 1898 года Жаботинский переехал в Рим, чтобы продолжить учебу, и прожил там три года – может быть, самые счастливые годы его жизни. В Италии он сформировался как личность. «Если есть у меня духовная родина, – писал он, – то это Италия». Он в совершенстве изучил итальянский язык и его наречия. Именно в Италии он научился ценить все хорошее и красивое в жизни. Его учителями в университете были люди, оставившие след в своей эпохе, – Антонио Лабриола и Энрике Пери. Формально они читали философию, историю и уголовное право, но правда, которую они открыли ему, повлияла на него намного сильнее, чем преподаваемые ими предметы. Они привили ему любовь к человеку, веру в доброту человечества, заложили в нем святой принцип Либерализма. Позднее он напишет: «Мечта о порядке и справедливости – общечеловеческая мечта, сотканная из жалости, терпения, веры в честность человека». Частично Жаботинский усвоил взгляды анархизма, ставящего человека в центр бытия. Вначале Бог сотворил личность – такова была суть его учения. Потом он вывел вторую формулу – вначале Бог создал нацию. Он не усматривал здесь какого-либо противоречия: личность добровольно склоняется перед нацией, но власть ни в коем случае не должна принуждать личность к послушанию. Человек может идти выбранной им дорогой – это его право. Задача общества – не угнетать личность, оно обязано помочь ей, когда она оступается. От наших предков, сочинителей Мишны – наиболее древней части Талмуда, – Жаботинский усвоил мысль, что каждый человек – царь, и его надо соответственно уважать. Поэтому он питал отвращение к любым проявлениям диктата; он был демократом до глубины души.

  Вскоре после переезда в Рим Жаботинский перешел на работу в газету «Одесские новости». Из Рима он регулярно посылал свои фельетоны под псевдонимом «Альталена», которые вскоре стали популярны особенно в среде российской интеллигенции. Написанные легким и отточенным пером, полные остроумных и ярких афоризмов, они свидетельствовали о незаурядных способностях автора. Темы их были разнообразны и касались в основном вопросов литературы и искусства, иногда политики. Описываемые им повседневные мелочи итальянского быта полны какой-то непередаваемой прелести. Создать эти зарисовки мог лишь опьяненный жизнью, влюбленный в Б-жий мир человек.

  Одновременно он публиковал свои статьи в газете итальянских социалистов «Аванти», а в одном из журналов напечатал переводы рассказов Чехова и Горького.

САМООБОРОНА

  Из Италии Жаботинский вернулся в «новую» Россию. Это был 1901 год. В воздухе стоял запах мятежа. Все было охвачено революционным духом: действовали подпольные партии, звучали революционные лозунги. К своему удивлению он обнаружил, что стал одним из самых популярных фельетонистов в стране, особенно в кругах интеллигенции. Когда редактор «Одесских новостей» Хейфиц предложил ему стать сотрудником газеты с окладом 120 рублей в месяц (в то время деньги немалые), он не устоял перед соблазном. Отказался от карьеры юриста и остался в Одессе.