Борис Тененбаум - Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?

Как писал впоследствии Энеа Сильвио дель Пикколомини, секретарь папы Евгения: «...все политические дела решаются в доме Козимо Медичи. Это он решает, кто займет какую должность, он решает вопросы войны и мира, он контролирует принятие законов. Он король Флоренции – во всем, кроме титула...»

Энеа Сильвио дель Пикколомини знал что говорил и в политике разбирался замечательно. Настолько замечательно, что в 1458 году он cам добьется избрания на папский престол и станет Пием II, папой римским.

Но до этого еще далеко – пока что мы просто говорим о том, как умело Козимо Медичи тратил свои деньги.

IV

Он тратил их в умопомрачительных размерах. Согласно его внуку, Лоренцо, о котором у нас еще будет случай поговорить, семейство Медичи (в основном Козимо) в период с 1434 года по 1478 потратилo на налоги, постройки и благотворительность около 664 тысяч флоринов. Флорин, как мы уже знаем, весил три с половиной грамма, тысяча флоринов – три с половиной килограмма, так что если умножить эти килограммы на 664, то получится две тонны и еще 234 килограмма золота.

Есть смысл сравнить эту сумму с доходами Бернардо Макиавелли – сотня флоринов в год.

На что же шел весь этот огромный поток золота? Налоги, понятное дело, – на нужды Республики. Благотворительность – на помощь бедным и на прочие богоугодные дела. Очень много шло на церковь, например, на постройки и украшение монастыря Сан-Марко.

Козимо дружил с архиепископом Флоренции, Антонио Пьероцци. Монах-доминиканец был совершеннейшей противоположностью своему другу – он был человек от мира далекий, аскет и праведник и сурово осуждал ростовщичество. А кем был Козимо Медичи как не исключительно успешным ростовщиком?

Чем-то, однако, они привлекали друг друга – возможно, силой интеллекта? Во всяком случае, они встречались очень часто, в беседах проводили целые часы, а Козимо Медичи в итоге, помимо прочего, подарил монастырю все духовные книги из своей огромной библиотеки.

Библиотека, собственно, была только частью сокровищ, которые были собраны Козимо Медичи. Помимо дел материальных, связанных с банком, торговлей и промыслами, помимо дел духовных, связанных со спасением души, он страстно интересовался новым учением, возникшим в Италии с того времени, когда в ней появилось ощущение утраченного мира античности.

Прошлое показывало образцы и красоты, и мудрости. Работы римских и греческих философов, поэтов и историков старательно изучались, античные статуи и фрески служили образцами для художников и ценились необыкновенно высоко.

На античность вообще смотрели как на образец, и даже стало считаться, что после долгого сна и забвения ее следует как бы возродить. Oтсюда и пошел введенный уже позднее термин «Ренессанс», или, если по-русски, «Возрождение».

Mетодом улучшения человеческой природы, как ни странно, была выбрана филология. Предполагалось, что изучение античной литературы этому очень способствует. Движение это возникло во Флоренции в середине XIV века и даже получило особое название – «гуманизм». Заглянем в энциклопедию и увидим вот что:

«Ренессансный гуманизм является первой стадией развития гуманизма, движением, в котором гуманизм впервые выступил как целостная система взглядов и широкое течение общественной мысли, вызвав подлинный переворот в культуре и мировоззрении людей того времени... Значение термина «гуманизм» в эпоху Возрождения... было: studia humanitatis, «ревностное изучение всего, что составляет целостность человеческого духа», поскольку humanitas означало «полноту и разделённость природы человека». Также это понятие противопоставлялось «схоластическому» изучению «божественного» (studia divina)...»

Эта самая«studia humanitatis» понималась так – познание тех вещей, которые относятся к жизни и нравам и которые совершенствуют и украшают человека», и человек, прошедший такую обработку, смотрел на европейских рыцарей, как золотой флорентийский флорин, будь он не монетой, а человеком, посмотрел бы на грубую монету примитивной чеканки.

Воспитанный человек, по понятиям северной Италии, был просто обязан знать латынь – и не в ее грубо вульгарной форме, унаследованной от Средних веков, а в такой, которая была в ходу во времена Катона, Цицерона и Цезаря. Он должен был знать древних авторов – того же Цицерона или Тита Ливия. Считалось, что неплохо знать и древнегреческий.

Само собой разумелось, что человек, умеющий читать на таком уровне, умеет и писать, и даже неплохо. Данте просто поразил современников мощью своего гения. Петрарка ввел своего рода моду на поэзию.

Нужно ли добавлять, что они оба были по рождению флорентийцами? Нужно ли говорить, что Козимо Медичи, фактический правитель Флоренции, страстно увлекся тем, что составляло славу его родного города?

И, как сказано в энциклопедии, «с этих пор и до конца столетия фамилия Медичи управляет республикой и приобретает громкую известность покровительством всем направлениям Ренессанса...»

Со всем своим умом, со всей своей энергией и со всеми своими большими деньгами и обширными связями Козимо Медичи взялся за дело помощи новому захватившему его учению – гуманизму.

V

В Европе того времени существовала ясная и понятная социальная иерархия, которая стояла на идее вассалитета: в IX веке франкский король Людовик Благочестивый повелел, чтобы каждый в королевстве был чьим-то «человеком». B государстве был верховный сюзерен, обычно король. Он жаловал землю своим вассалам – герцогам и графам, а те в свою очередь жаловали ее баронам и далее бароны рыцарям. За это вассал был обязан состоять в совете при своем господине, нести воинскую повинность в войске сюзерена (обычно 40 дней в году), защищать границы его владений, а также в случае поражения выкупать господина из плена. A cеньор был обязан защищать своего вассала от военного нападения.

Еще до того, как флорин стал европейским золотым стандартом, современники с недоумением отмечали, что в Италии иерархия вассалитета вывернута наизнанку. То есть не во всей Италии, конечно, – на Юге все было в порядке, и тамошние властители, предшественники короля Фернанте, никаких сложностей с вопросами ранга своих подданных не имели.

Но вот на севере Италии дела обстояли так, что болонские нотариусы путались в том, чье имя в деловой переписке им следует писать на первом, главном, месте. По традиции, если герцог писал барону, то свое имя он ставил впереди. Если же барон писал рыцарю – то впереди стояло имя барона. А если любой дворянин писал купцу, то гордое дворянское имя по праву занимало полагающееся ему первое место[2].