Эрик Дешодт - Людовик XIV

«Как вас теперь зовут?» — якобы спросил король после совершения обряда крещения. — «Людовик XIV, папочка». — «Пока еще нет, сын мой, но, возможно, скоро». Так оно и случилось спустя всего лишь 21 день.

Король должен был быть объявлен совершеннолетним в 13 лет. Начинался период регентства. Регентшей становилась королева, но, принимая во внимание ее испанский патриотизм, не раз побуждавший ее плести заговоры против Франции, Людовик XIII постарался ограничить ее свободу действий. Для этого он одновременно назначил своего брата Гастона генеральным наместником королевства и добавил к этой странной упряжке совет, каковой (и это еще очень мягко сказано) превращал ее власть в ничто. Естественно, завещание было признано недействительным, и Анна Австрийская смогла полностью пользоваться своими правами.

К всеобщему удивлению, она выбрала себе в советники крестного отца своего сына итальянца Джулио Мазарини, ставленника Ришелье и к тому же человека незнатного происхождения. Выбор сей кажется тем более удивительным, что, умирая, Ришелье, ее злейший враг, рекомендовал его королеве в качестве своего преемника.

Превращение Анны Австрийской из испанской принцессы, душой и телом преданной Мадриду, в подлинно французскую королеву, выбирающую в качестве преемника первого министра, коего она ненавидела в течение двадцати лет, его ставленника да еще и по рекомендации этого внушавшего ей отвращение человека, удивило Европу. Вероятно, не последнюю роль тут сыграло материнское чувство: ведь ее сын был королем Франции, а не Кастилии или Арагона.

Вскоре все заметили, что между королевой и итальянцем возникли весьма близкие отношения, позволявшие предположить, что их связывают любовные узы, а может быть, и тайный брак, ибо, хотя Мазарини и был кардиналом, он не являлся священником[8] и мог вступить в брак, равно как и Анна, которая была вдовой. Доказательств этому так никогда и не было найдено, но любители сплетен упорствуют в своих подозрениях. Что касается Людовика, то, несмотря на его нетерпеливое желание править самостоятельно, возникшее у него уже в отрочестве, он всегда выказывал своему крестному отцу не только величайшее уважение, но и привязанность, каковая была всеми замечена и сочтена чрезмерной.

Об отце у Людовика сохранились лишь смутные воспоминания, зато Анна Австрийская оказывала на сына решающее влияние в двух, причем весьма значимых, сферах: политической и религиозной.

До семи лет Людовик рос в окружении женщин. Он запросто играл с дочерью горничной своей матери. Малышка изображала королеву, а он прислуживал ей то в качестве пажа, то в качестве лакея. Узнав об этом, мать запретила ему изображать слуг и нашла ему более подходящих приятелей: сына герцога де Куалена, юного Вивонна, сына маркиза де Мор- темара и других отпрысков благородных семей…

Король серьезен, терпелив, сдержан, и у него доброе сердце. Его находят немного медлительным. Впоследствии скажут, что он, будто наседка, высиживал свою власть. Его брат, герцог Анжуйский, отличается более живым нравом, и они часто ссорятся.

В Лувре они живут вместе в одной крохотной комнате. Утром, проснувшись, Людовик обычно начинает плевать, чтобы очистить рот, ибо в 1640-х годах зубы не чистили. По случайности один плевок попадает на постель Филиппа, каковой немедленно отвечает тем же. Тогда Людовик мочится на постель брата. Филипп отвечает ему такой же любезностью. Исчерпав запасы слюны и мочи, они переходят к драке, и тогда их приходится разнимать.

Людовик рано начинает выказывать склонность к властвованию.

Как-то раз мать, видя, что он надулся, сказала ему: «Как это некрасиво, когда король дуется и не говорит ни слова», — и услышала в ответ: «Настанет день, когда я буду говорить так громко, что заставлю себя слышать».

Но королева не дает сыну спуску и однажды в ответ на его дерзость говорит: «Я должна вам напомнить, что у вас власти нет, а у меня есть. А вас, похоже, слишком давно не пороли. И я хочу показать вам, что в Амьене можно выпороть точно так же, как и в Париже».

Говорят, что образованием его почти не занимались и что он ничего не знал. Это не так. Ему было пять с половиной лет, когда в мае 1644 года аббат Ардуэн де Бомон де Перефикс, будущий архиепископ Парижский, был назначен его воспитателем. Ардуэн был слабого здоровья и мог лишь внушать своему ученику, что тому надлежит проявлять непреклонную твердость и взять в собственные руки кормило управления государством. Но этого было явно недостаточно, и будущий архиепископ не мог справиться с подопечным.

Так как король не выказывал ни малейшего усердия в учении, королева, как всегда, призвала на помощь Мазарини, добавив к его многочисленным титулам звание сюринтенданта (министра) по воспитанию и наставлению короля и Месье герцога Анжуйского. Но кардинал был не в состоянии заниматься всем.

Так прошли еще четыре года, и в 1652 году на помощь был призван уже являвшийся воспитателем Филиппа де ла Мот ле Вайе[9], чьи педагогические таланты и известность позволяли надеяться на чудо…

Вскоре стало ясно, что учение Людовику XIV не по душе. Ему нравилось быть на свежем воздухе. Умственным занятиям он предпочитал физические; он был в восторге от танцев, игры в мяч, охоты, воинственных игр и военных упражнений, так что к концу отроческого возраста стал настоящим атлетом. Но при этом он нимало не гордился своим невежеством. Напротив, он всю жизнь испытывал чувство некоторой неполноценности по сравнению с просвещенными умами, в чем, впрочем, признавался с искренним простодушием, каковое было одной из привлекательных черт его характера.

Но хотя Людовику и не хватало прилежания, он не остался невеждой. Юный король не без удовольствия занимался латынью. В 13 лет он мог свободно переводить главы из «Записок о галльской войне» Цезаря, посвященные войне со швейцарцами[10]. Людовик любил историю.

Все государи в ту пору занимались танцами и играли хотя бы на одном музыкальном инструменте, чаще всего на лютне, считавшейся самым изысканным из струнных инструментов. Анна усердно упражнялась в игре на лютне, а Людовик XIII делал это виртуозно.

В 1647 году, девяти лет от роду, Людовик начал обучаться игре на лютне под руководством Жермена Пинеля. Он не сопротивлялся, занимался добросовестно, но без энтузиазма. Вероятно, он уже тогда предпочитал гитару, инструмент арабского происхождения, сначала ставший очень популярным по ту сторону Пиренеев, затем появившийся в Неаполе и очень быстро превратившийся в излюбленный инструмент бродячих артистов, прибывавших в большом количестве из Италии следом за Мазарини, который, быть может, под впечатлением барочного Рима папы Урбана VIII пожелал превратить Париж в новый Рим.