Эрик Дешодт - Людовик XIV

«Большим стилем» для Людовика была и война. Франция при нем воевала чаще, чем при любом другом монархе, и он отлично понимал притягательность этой мужской забавы. Приближенные не пускали его на поле боя, и он утешался тем, что рисовал планы военных кампаний и эскизы формы для гвардейских полков (последнее выходило у него значительно лучше). К счастью, у него хватало ума доверять военное дело специалистам — как, впрочем, и другие отрасли, требующие профессионального подхода. В его правление ходила острота: «Король на войне — это принц Конде, в финансовых делах — Кольбер, в дипломатии — де Лионн». Имелось в виду не только и не столько то, что Людовик доверял мнению перечисленных лиц, но и то, что их успехи обычно приписывались ему. После каждой победы французской армии, одержанной Конде или Тюренном, придворные сочинители од старались перещеголять друг друга в воспевании монарха. Потом уже не требовались и победы — ни одна книга не могла выйти в свет, если ее не открывали неумеренные славословия в адрес короля. Была создана даже специальная Академия надписей для его восхваления в стихах и прозе, в бронзе и мраморе.

Понятно, что Людовик с подозрением относился ко всем, чьи слава или власть могли хотя бы отдаленно приблизиться к его собственным. Начав самостоятельное правление удалением от двора матери, чересчур долго его опекавшей, он продолжил его расправой с сюринтендантом финансов Никола Фуке, причем до последней минуты вел себя с ним так дружески, что при аресте удивленный Фуке воскликнул: «А я-то думал, что ваше величество относится ко мне лучше, чем к кому-либо!» Он не знал того, что Людовик понял еще в детстве: у монарха нет друзей и врагов, есть только подданные, которых сегодня можно миловать, а завтра при необходимости казнить. Именно он первым сказал слова, ставшие неписаным правилом тиранов XX века: «Пусть меня не любят, лишь бы боялись».

А ведь король, купающийся в почестях, по натуре был человеком одиноким, ранимым, мнительным и остро нуждался в друзьях, преданных без лести. Таких друзей он не нашел ни в министрах, ни в любовницах, ни в жене, о которой в день ее смерти только и сказал: «Это единственная неприятность, которую она мне доставила». Подобные циничные шутки были для него защитой от жизни — точнее, от затянувшейся игры в «короля-солнце», великого и непогрешимого, которая в итоге надоела уже и ему самому. Одна из самых устойчивых легенд о Людовике гласит, что он многие годы держал в темнице брата-близнеца в железной маске, чтобы избежать его притязаний на трон. В каком-то смысле король сам был Железной Маской, заключенной в тюрьму — точнее, вертящейся в сумасшедшем беличьем колесе государственной машины, с которой он себя отождествил.

Людовик никогда не произносил фразы, за которую его больше всего ругают: «Государство — это я». Зато он сказал прямо противоположное — сказал на смертном одре, когда лукавить не было уже ни сил, ни смысла: «Я ухожу, но государство будет жить вечно». Созданный им абсолютистский режим рухнул через семь десятилетий: потомки короля, как и вся Франция, не вынесли тяжести его наследия. Но для потомков — удивительное дело! — эта чугунная тяжесть обернулась легкостью марлезонских балетов, мушкетерских поединков и любовных приключений, с которыми в нашей памяти неразрывно связана эпоха четырнадцатого из Людовиков.

Вадим Эрлихман

Чудо

Тридцать третий король Франции, начиная с Гуго Капета[1] (включая Генриха VI Английского, коронованного в качестве французского монарха в 1431 году, но потерпевшего поражение в Столетней войне), Людовик XIV, именуемый Великим, родился 5 сентября 1638 года в Шато-Нёф[2] в Сен-Жермен-ан-Лэ, в «опочивальне короля», украшенной творениями Симона Вуэ. Стояла удушающая жара.

Этого уже не чаяли дождаться. Родители новорожденного, Людовик XIII и Анна Австрийская, были женаты уже 22 года! Между ними не было страстной любви. В течение первых четырех лет король даже не приближался к своей супруге… Затем четыре беременности окончились выкидышами. В 37 лет она уже не была молода, а король, ее ровесник, не мог похвастаться крепким здоровьем. А потому беременность королевы стала предметом столь же радостного, сколь и тревожного ожидания, ибо, согласно салическому закону[3], корона наследовалась по мужской линии. В случае отсутствия наследника мужского пола трон переходил к брату короля Гастону Орлеанскому[4], чьи легкомыслие, безволие и склонность к изменам были всем слишком хорошо известны.

В те времена король был всем. Власть Гастона Орлеанского означала бы порок на троне. Нужно было, чтобы родился мальчик!

А посему в рождении дофина[5] все увидели чудо. У колыбели сына Людовик XIII сказал послу Венеции: «Вот чудо Божественной благодати, ибо как иначе назвать рождение такого прекрасного младенца после двадцати двух лет моего брака и четырех неудачных беременностей моей супруги?»

Вся Франция огласилась благодарственными молебнами. Новорожденного тотчас же назвали Людовиком Богоданным. Два года спустя родился второй мальчик, Филипп, герцог Анжуйский, будущий Месье[6] — менее опасный для своего брата, чем был их дядя Гастон для их отца.

Чудо? В наши дни это слово может показаться неуместным, но не в XVII веке с его непостижимой для современного человека религиозностью. Европа была тогда охвачена самым пылким христианским благочестием. Людовик XIII, будучи сам очень набожным, дал обет передать Францию под особое покровительство Пречистой Девы, если у него родится наследник. А монархические настроения были в ту пору как никогда сильны и можно было не опасаться республиканской заразы, исходившей от Швейцарской Конфедерации, голландских Соединенных провинций и Венеции.

Людовик XIV был красивым ребенком, крепким, подвижным и приветливым. Он обожал свою мать. Похоже, его отец был единственным, кто на него жаловался, но Людовик XIII жаловался постоянно. Он, в частности, говорил Ришелье, своему всесильному министру: «Я очень недоволен своим сыном: едва увидев меня, он кричит так, словно перед ним дьявол… Но ему суждено недолго меня видеть».

Людовик XIII умер 14 мая 1643 года, сорока двух лет от роду, через три недели после крещения старшего сына, которому было четыре года и восемь месяцев. Крестной матерью была принцесса де Конде[7], крестным отцом — Мазарини.

«Как вас теперь зовут?» — якобы спросил король после совершения обряда крещения. — «Людовик XIV, папочка». — «Пока еще нет, сын мой, но, возможно, скоро». Так оно и случилось спустя всего лишь 21 день.