Сергей Голубов - Бестужев-Марлинский

— Вот что, друзья, надобно брать вам уроки у профессоров Академии художеств. Каждое воскресенье — урок. Иной раз здесь — дома, а почасту и в академии.

Новое дело сразу захватило Сашу. Академические профессора были сухи и скучны, от них воняло водкой и луком, но мраморный мир античных образов, который они раскрывали, был необычайно завлекателен. Рисование целый год оставалось Сашиной страстью. Потом он остыл, и вот как это случилось. Однажды старшая сестра Лешенька заметила странную особенность Сашиных копий. Все они были похожи на оригиналы, но похожи как-то карикатурно, Зевс был Зевсом, но только пьяным, и Сократ напоминал объевшегося блинами попа. Лешеньке не много трудов стоило сочинить по этому поводу ядовитую эпиграмму на Сашу:

Он, к модным знаниям стремя дары натуры,Был мастер рисовать одни карикатуры.

Саша кипел гневом, повторяя эпиграмму, и вдруг потерял вкус к рисованию. Лаокоон, которого он готовил к именинам Александра Федосеевича, так и остался неоконченным. Впрочем, уже из наброска было видно, что Лаокоон собирался на Сашиной копии танцевать тампет.

Лето 1807 года Бестужевы провели на Крестовском острове, на маленькой даче между двумя просеками, возле прудов и холмика, называвшегося Куллерберг. При даче был сад с чугунными скамейками и дорожками, посыпанными красным песком. Крестовский остров казался в те времена пустыней. Кроме великолепного дворца князей Белосельских-Белозерских, которым принадлежал остров, да полсотни крестьянских дворов и дач, на нем почти ничего не было, и от самого Куллерберга до взморья тянулся еловый лес. Несколько жалких речонок с качающимися пешеходными мостиками пересекали остров. Словом, все было так, как обычно бывало в прочитанных Сашей «разбойничьих» романах.

Детские игры тоже были разбойничьими. Саша, единогласно признанный атаманом, долго и мучительно колебался, прежде чем назваться Карлом Моором или Ринальдо. В конце концов дело бесповоротно решилось в пользу Ринальдо. В жаркий полдень «шайка славного разбойника» смело заняла островок, сообщавшийся с берегом посредством маленького плавучего плота. Но «сбиры» (полиция) св. Германдаты окружили храбрецов, которым по меньшей мере грозила многолетняя тюрьма. «Ринальдо» был принужден отступить. Куда? Конечно, на плот. Сигнал подан. Мишель кинулся через кусты, но кусты хватали его за ноги, и он два раза упал. Когда ему удалось освободиться из чащи и выбежать на берег, плот уже отчалил. Мишель замер в ужасе.

Грозный голос «Ринальдо» донесся с плота:

— Прыгай, если любишь жизнь!

Мишель любил жизнь и прыгнул, но неудачно. Ноги его скользнули по мокрой доске плота, и он опрокинулся. Затылок его ощутил страшный удар — все кончилось.

Когда Мишель очнулся, он увидел себя на берегу.

В том месте, где лежала голова раненого «разбойника», песок был красен от крови. «Ринальдо» стоял на коленях бледный и целовал Мишеля.

— Я уже думал, что ты умер, — сказал этот удивительный разбойник, — вот было бы горе для батюшки с маменькой! В твоей ране виноват я, признаюсь, но зато, Мишель, ты не попал в руки сбиров, — подумай только! Уж это было бы вовсе стыдно. А так ты все-таки жив и, кроме того, вел себя прекрасно.

Он поднялся с коленей и обратился к «разбойникам»:

— Братцы! Я горжусь этим молодым храбрецом и делаю его своим помощником.

После этого случая почти никому уже не приходило в голову сомневаться в том, что Саша — подлинный Ринальдо. Вскоре это еще раз блестяще подтвердилось.

«Разбойники» выехали на лодке в набег. Лодка шла вниз по речке, обтекающей остров, и атаман стоял у руля, подавая команды. Вдруг днище лодки грозно затрещало. Суденышко повернулось боком к течению, и вода живым ключом побежала через пролом прямо под ноги «разбойникам». Лодка сразу огрузла и стала быстро оседать. Кто-то пронзительно крикнул, маленький Петруша заплакал; «разбойники» оказались страшными трусами, и каждый из них думал только о своем собственном спасении. Один «Ринальдо» не растерялся: он сорвал с себя курточку и заткнул пробоину в днище.

— К берегу, греби к берегу! — командовал он.

Но гребцы, подняв весла кверху, махали ими над водой, бессмысленно восклицая:

— Ух! Ух!

Громче всех продолжал кричать Петруша. Тогда «Ринальдо» схватил его и высоко поднял над головой.

— Жалкий трусишка! Ежели ты не перестанешь кричать, я брошу тебя в бездну!

И все смолкли. С силой заработали весла. Лодка благополучно приткнулась к берегу.

К концу лета Саша был первым из «разбойников» Крестовского острова и немало этим гордился. Он всегда и во всем любил быть первым, но только здесь это определилось как несомненный факт. Положение было завоевано и казалось несокрушимо прочным. Однако осенью все неожиданно изменилось.

АВГУСТ 1806 — МАРТ 1810

Есть в действии начало бытия.

Фасад огромного здания с фронтоном, украшенным двуглавым орлом, с колоннами и статуями на пышном подъезде, выходил на Большую Неву, за Масляным буяном. В Горном корпусе, который считался благоустроеннейшим учебным заведением в России, числилось около двухсот кадетов; половина из них состояла «волонтерами», то есть находилась частично на собственном, а не на полном казенном содержании. Саша Бестужев поступил в корпус «волонтером» с платой по двести пятьдесят рублей в год и на этом основании полагал себя кадетом только наполовину. Однако в тот же самый день, когда Александр Федосеевич сдал его с рук на руки командиру корпуса Казадаеву, старичку с крестом на шее и с полным розовым лицом, над мальчиком было проделано все, с чего обычно начинается самое настоящее кадетское рабство. Корпусный маркшейдер — эконом Гец взял мальчика за рукав и быстро повел из командирского кабинета в подземелье. Гец широко шагал своими длинными немецкими ногами по коридорам и лестницам, Саша еле поспевал бегом. В подземелье, сыром и душном, посреди клеток, расставленных вдоль стен, Сашу посадили на барабан. Солдат с нашивками и без левого глаза живо срезал темные кудри с Сашиной головы и, выбрав из разных клеток однобортный сюртук толстого серого сукна с черным воротником, серый же суконный жилет. короткие серые штаны, белые нитяные чулки и тяжелые башмаки без ушков, положил все это перед мальчиком на пол.

— Извольте переодеться.

Гец подтолкнул сапогом казенное добро к барабану.

— Быстро надевай, — сказал он так сурово и холодно, что Саша вздрогнул.

Затем его привели в столовую, где за столами необозримой длины сидели такие же, как он, серые мальчики. Два солдата разносили в ушате зловонный суп. Третий тащил в черном горшке дымящийся сбитень. Это — все. После обеда в столовую вошел Гец. Многие мальчики побледнели. Гец оглядел серые шеренги жестокими глазами.