Сергей Голубов - Бестужев-Марлинский

«Санкт-Петербургский журнал» начал выходить в свет ежемесячными книжечками с января 1798 года. По виду это было обыкновенное литературно-публицистическое издание тех времен, с множеством не подписанных авторами статей и сентиментальных стихотворений. Все, что печаталось в журнале, выходило из-под пера его издателей — Бестужева и Пнина. «Опыт военного воспитания» аккуратно появлялся в каждой книжке.

Читателю легко было разгадать конечный вывод рассуждений обоих авторов:

— Власть тиранов — преступление перед природой, и деспотизм — попрание ее священнейших прав!

Журнал яростно восставал против крепостного рабства, ратовал за политическое равенство и даже, как Пестель через много лет, решительно возражал против «аристокрации богатств». Наследник читал книжки журнала и аккуратно высылал издателям деньги. Недаром его ближайший друг, молодой граф Павел Строганов, сын вольтерьянца Александра Сергеевича, слыл революционером. Париж 1789 года видел его под именем Павла Очера на Марсовом поле в день Федерации; его любви искала прекрасная Теруань де Мерикур; Барнав выдал ему диплом от Клуба якобинцев; и красный фригийский колпак в течение многих месяцев не сходил с его аристократической головы.

11 марта 1801 года император Павел был убит. Александр I сел на трон, и уже с 13 марта негласный «Комитет общественного спасения» (гр. Павел Строганов, Н. Новосильцев. гр. В. Кочубей, кн. А, Чарторыжский) начал действовать. Новый император советовался со своими молодыми друзьями и подписывал один либеральный указ за другим.

На петербургских улицах люди бросались на грудь друг другу. Целовались незнакомые. Город задыхался от объятий, кипел радостными восклицаниями, захлебывался восторгом. Воздух был звонок и чист. Чахлая петербургская весна выглядела пышной красавицей. Казалось, что перед Россией открываются «двери нового блаженства» и уже никогда больше не захлопнутся. Открыло свои публичные заседания Вольное общество любителей словесности, наук и художеств; Бестужев и Пнин были его членами. Александр Федосеевич деятельно готовил свой «Опыт» к выпуску отдельной книгой.

А между тем и работа над превращением России в кордегардию не прекращалась. Румяный, как свежая немецкая булка, и упрямый, как памятник с берлинской Пуппен-аллеи [1], Александр принял эту семейную традицию вместе с троном и вовсе не собирался от нее отказываться. На широких просторах потешных Марсовых полей по-прежнему совершались великолепные священнодействия парадов. Но этого мало. Теперь даже генералы ложились на землю, чтобы лучше видеть равнение солдатских ног. Даже фельдмаршалы сгибали свои тучные фигуры, чтобы перчатками поправлять безукоризненный строй у его основания. Штыки, вздернутые кверху, сверкали гладкими стальными лентами. Помпоны на киверах, высоких, как пожарные каланчи, не шевелились ни при ходьбе, ни при ветре. Подклеенные к широким скулам бакенбарды были одинаково черны.

— Хорошо, — говорили знавшие царский вкус гвардейские танцмейстеры в густых эполетах, — хорошо! Только… все-таки дышат, мерзавцы…

Барабаны били походную дробь. Зеленые улицы шпицрутенов падали на голые спины, и из спин летели клочья окровавленного мяса.

— Не розог, — кричали остервеневшие полковники, — не розог сюда, а лесу!

Прутья, размоченные в святой воде благочестивых молебствий, свистели в казармах, на торговых площадях, и уже вся Россия начинала превращаться в одну гигантскую казарму. Мрачное царствование «курносого злодея» постепенно воскрешалось под державой его ангелоподобного сына.

Кабинет старого Бестужева часто оставался пуст. Александра Федосеевича так занимали служебные дела, что он почти не бывал в нем. Кабинет сделался местом постоянного пребывания Саши. Мальчик знал здесь все: каждую книгу в библиотеке, каждый камешек в минералогической коллекции, автора каждой картины и особенности любого инженерного или фортификационного модельного образца. Когда в кабинете по широким турецким диванам рассаживались вечерние гости Александра Федосеевича, Саша всегда оказывался тут же, в высоких вольтеровских креслах. Гости дымили из длинных чубуков, которые ловко раскуривал для них белобрысый Тихон. Они говорили без принуждения, рассказывали занимательно, спорили без желчи и раздражения — Саша слушал и запоминал. И чего только здесь не услышишь! Урал, Яик, рудники, варницы, шахты и штольни, золото и алмазы, яшма и порфир — все это плывет перед глазами сонного мальчика, сливаясь в волшебную картину невиданных чудес. Грезы переходят в сон, крепкий и бездумный.

Брат Николай учится в Морском корпусе. Он уже прочитал всю отцовскую библиотеку. Говорят, что он очень умен. Почему этого никто не скажет о Саше? Часто называют его одаренным мальчиком, способным, даже талантливым. Но никто никогда не скажет просто, как о брате Николае:

— Умен!

Если случается Саше заговорить о чем-нибудь очень серьезном, друзья отца весело смеются. Толстяк-баснописец Александр Ефимович Измайлов норовит ущипнуть.

— Вишь, завирашка какой… Фертик-то не без блесток вышел!

И — все. Это обидно, очень обидно. Однако горькие наблюдения решительно забываются, когда Саша с утра попадает в пустой отцовский кабинет и, взобравшись с огромной книгой в руках на кресло, начинает читать. За Сашей, как тень, следует Мишель. Он становится позади кресла и жадно разглядывает открывающиеся в книге, по мере того как Саша читает, гравюры. Костюмы и жилища разноплеменных народов, оленья упряжка, байдарка, алеут, киргиз… Мишель не смеет торопить Сашу. Если брат Николай умен, потому что он старше Саши, то Мишель глуп, так как он младше, и сам скромный Мишель это хорошо знает. Саша любит быть первым, хотя бы позади оставался только брат. Поэтому часто с самым докторальным видом он объясняет Мишелю, что за вещи хранятся на этажерках: минералы, граненые камни, редкости из Помпеи и Геркуланума, вазы и чаши с Екатеринбургской фабрики. Раскрытый рот Мишеля доставляет ему удовольствие. Александр Федосеевич невольно потворствует Сашиной заносчивости. Ключ от кабинета доверен ему. Он имеет право взять любую книгу, но читать может только те, на которые указал отец. По правде сказать, последнего требования Саша не выполняет. «Видение в Пиренейском замке», «Ринальдо Ринальдини», «Тысяча и одна ночь» — эти книжки Саша прочитал тайком от отца, лежа под кустами в саду.

Однажды, когда брат Николай пришел из корпуса, Александр Федосеевич позвал его к себе вместе с Сашей. Поставив Сашу между коленями, а Николая обняв рукой за шею, он сказал: