Анна Ярошевская - Людмила Гурченко

Когда они с мамой вошли в здание музыкальной школы, то увидели целую очередь ребятишек и их мам или бабушек. Ожидая своего «часа» Люся очень нервничала, параллельно изучая правила приема: спеть песню, повторить музыкальную фразу, которую играли на фортепиано, отбить в ладоши представленный ритм. «Всего-то!» — подумала девочка, но нервничать, тем не менее, не переставала. Ребятишки в качестве песни исполняли что-то вроде «Чижика-пыжика» или «В лесу родилась елочка». Возмущению будущей актрисы не было предела! Как такое возможно? В девять лет пора знать вещи и посерьезнее!

Когда же подошел черед Люси, она задала вопрос комиссии:

— Что пожелаете услышать: лирическую композицию, патриотическую или о любви? Могу исполнить песню с жестикуляцией!

— С жестикуляцией — манерно повторила девочка.

— Это интересно! Ну что ж, давайте с жестикуляцией! — оживилась комиссия.

Люся, как и полагается опытной певице, профессионально откашлялась и запела «Витю Черевичкина». Когда она закончила выступление, все сидящие в комиссии лежали от смеха на столе. Тут же она вспомнила совет своего отца «Дуй свое!» и, не дожидаясь слов, запела самую взрослую песню из своего «репертуара» — «Встретились мы в баре ресторана»: «Где же ты теперь, моя Татьяна, моя любовь и наши прежние мечты…» Потом раздались гулкие и звонкие аплодисменты и безоговорочный прием в музыкальную школу.

Мама такой творческий порыв дочери не одобрила: «Люся, ну зачем ты пела последнюю? Все и так хорошо шло! Это песня совсем взрослая!». Но сама Людмила навсегда запомнит то внимание, то удивление комиссии, ту толпу зрителей, собравшихся, чтобы посмотреть на такую смелую и такую талантливую девочку.

1945 год. Война закончилась. Во всех ближних дворах то и дело слышались то радостный смех, то задушевные песни, то плач, то звуки баяна, гитары — так встречали вернувшихся с войны мужей, сынов, женихов. Двери такой вечеринки были открыты для любого прохожего — приглашали всех! И все радовались! Только Марка Гавриловича все не было — а уж сентябрь на дворе.

В ту ночь Люся по привычке спала с мамой. Вдруг послышался сильный стук в дверь.

— Кто там? — спросила Елена Александровна.

— Лелечка, открывай! это Марк Гаврилович, защитник Родины пришел! Не бойтесь!

Мама поспешно отодвинула засов, повернула ключ в замке. Один раз, второй…

— Так, кто дома?

— Люся!

— Люся? — сказал отец и подошел к дочери, взяв ее на руки. — Ух, какая большая стала! Как выросла, моя дочурка! Как я скучал! Только о дочурке и думал! Клюковка моя, и что ж это ты в этакого сухаря превратилась, а? Вот мать до чего довела мою богиньку!

— Марк! Я ведь тоже, как и все, еле держусь!

— А кто это тут курил?

— Это я…

— Эх, кума, ну держись… Все ты затуманиваешь, а ребенок совсем как тростинка! Ничего, моя ласточка, твой папа вернулся с Победой, теперь все будет хорошо! Поезд еще вчера пришел в девять часов, насилу дождался!

Тут же папа шепнул Люсе на ушко: «Потом мне все про нее расскажешь!».

Как счастлива была Люся снова видеть своего папу, свою опору. Именно его ей не хватало все эти годы. Именно его облик в памяти помогал жить и надеяться, что все образуется, что все счастье только впереди, надо не стоять на месте, а идти «дальше». Папины советы оптимизма не прошли для Люси даром. Всю свою дальнейшую жизнь, в самые сложные ее периоды, ее будет согревать только намертво закрепившиеся в сознании фразы и наставления.

Военное время своим детям преподало неплохой жизненный урок. Урок выживания, если уж быть точным. Люся была развита не по годам: с не свойственной для ребенка быстротой она легко и без труда ориентировалась в любой новой и неизвестной обстановке, приспосабливалась к различным сложностям. Но, с другой стороны, отметки в школе совсем не радовали. Физика, химия, математика… Все было упущено. Как бы Люсе не объясняли устройство радио, она все никак не могла полностью осознать принцип его работы. Ну как такая маленькая коробочка может вмешать в себя целый мир и транслировать голоса и музыку? И даже это передалось ей от отца — в арсенале только творчество и любовь к музыке.

В перечень интересов Люси входило ровным счетом только то, что имело непосредственное отношение к будущей профессии. То, что нравится — мое, что нет — прочь! Зачем вбивать в голову то, что совсем неинтересно?

И вот на носу выпускные экзамены. Это была пора абсолютной молодости, беззаботное и самонадеянное время. А что экзамены? Химия, математика, физика — все запущено. Да, и впрочем, хоть объясняй, хоть не объясняй — все без толка! Отличные знания только лишь в области русской классики. Что же делать? Только то, что интересно, только то, что получается лучше всего!

Доверие

На протяжении всей жизни очень многое может происходить впервые. Первая надежда, первое разочарование, первое падение, первая вера и первое воскрешение. Это касается таких сфер, как дружба, любовь, творчество… А затем уже вместе со всем жизненным багажом приходят сила, опыт и воля.

Так было и у Люси. Если чему-то суждено было случиться, то оно случалось просто так, без какой-то явной причины. Проучившись до десятого класса, одноклассницы Люся Гурченко и Мила Гитштейн были совершенно разными людьми, относившиеся друг к другу довольно равнодушно. И тут, ни с того ни с сего, они стали самыми близкими людьми. Кто их сблизил? Кто совершил это толчок? Наверное, просто время подошло… Они даже родились в один и тот же день — 12 ноября 1935 года.

— Одним словом, сестры! И в один день родились, и даже в один год! Вот чудеса! Милашка, это неспроста! Какая-то сила есть! — говорил Марк Гаврилович Люсиной подружке.

А ведь он был прав. Люся с детства мечтала о брате или сестре. А Мила стала для нее практически родным человеком. Да и не только для нее. Вся ее семья воспринимала подругу дочери как свое чадо. Мама Леля ласково называла девочку Милкинсом, а папа — Милашкой. Бывало, он гладил ее по голове и приговаривал:

— Ишь ты какая! Какие у тебя волосы! Как у медведя! А нашей Люськи, как у воробья!

Их дружба была особенной. Пожалуй, одно только слово могло охарактеризовать всю ее сущность. Это слово — доверие. Как здорово, когда есть уверенность в человеке, уверенность в том, что он никогда не соврет, не предаст. Тогда живется широко и спокойно, а дружба не зависит и не колеблется ни от чего. Тогда отношения — всегда на первом плане, а все остальное — не имеет значения.

До 1954 года все харьковские школы были раздельными. На школьные вечера нередко приглашали мальчиков из другой школы. Это было событие! Но папа, Марк Гаврилович, категорически запрещал дочери общаться с мальчиками. Ни о какой дружбе не могло быть и речи!