Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко
Вот, пожалуй, и всё, что мы знаем о детстве Алексея Михайловича. Закончилось оно, как и у подавляющего большинства ребят того поколения, в июне 1941-го – с началом войны.
…Люди, хорошо его знавшие, говорили, что человеком он был «закрытым», не очень к себе подпускал, а уж насчёт того, чтобы «впустить в душу», так и тем более. Так что никаких «детских воспоминаний» Козлова, личных и тёплых, нам у наших собеседников найти не удалось.
Один замечательный человек, совсем недавно, к сожалению, ушедший из жизни – его звали, насколько помнится, Юрий Иванович (не генерал Дроздов, имя которого не раз встретится на страницах нашего повествования, но, скажем так, близко), – говорил нам так: «Мы с ним оба родились в городе Вологде. Меня увезли оттуда в четырёх-пятилетнем возрасте, его – чуток попозже. Но Вологду мы никогда не вспоминали – мы знали, что мы из одного города, и всё, этого было достаточно, это создавало комфортность в отношениях».
В этом – весь Алексей Михайлович: «знали, ну и достаточно». Без лишних разговоров и каких-либо сантиментов.
А вот нам теперь приходится по крупицам, по многоразличным разговорам с хорошими людьми восстанавливать то, что восстановить ещё возможно. И всё только потому, что промысел Божий нам неведом. Ведь помнится, как познакомились мы в 2009 году, в Пресс-бюро Службы внешней разведки, – но кто бы тогда мог предполагать, что нам следовало самым подробным образом выспросить Алексея Михайловича обо всей его жизни – с самого её начала. А то и здесь – информация минимальная, пожалуй, даже меньше, чем о его службе в разведке…
Вот, мы можем только предполагать, что его отец, Михаил Алексеевич Козлов, ушёл на фронт в 41-м. Но что и как у него там было, где он воевал – сказать опять-таки не можем. Зафиксировано лишь то, что в 1943-м, во время сражения на Курской дуге, Михаил Алексеевич исполнял обязанности комиссара танкового батальона. Впрочем, хотя об этом везде пишется, но оно не совсем так, потому что в 1943 году комиссаров в армии заменили политработники, которые были уже не неким «противовесом» для командиров – традиция, сохранявшаяся со времён Гражданской войны, – но их заместителями по политической части. Хотя «комиссарами» замполитов называли ещё и в 1980-е годы.
Известно также, что он служил в 5-й гвардейской танковой армии генерала П.А. Ротмистрова[7]. Но это войсковое объединение было сформировано только в феврале 1943-го – а что было до этого? И танковых батальонов в этой армии было гораздо более полусотни. И где там конкретно искать майора (а точно его звания мы не знаем) Козлова? 5-я танковая участвовала в Курской битве и, в частности, в крупнейшем в истории танковом сражении под Прохоровкой, произошедшем 12 июля 1943-го.
С фронта Михаил Алексеевич возвратился без ноги, которой лишился в результате ранения (где и когда – это опять-таки вопрос), однако службу продолжил: был назначен заместителем по политчасти начальника лагеря военнопленных в Вологде.
Вот только напрягаться не стоит: речь идёт не о «воспетой» Солженицыным системе ГУЛАГа – Главного управления лагерей, а о системе ГУПВИ – Главного управления по делам военнопленных и интернированных. И то, и другое главные управления относились к системе НКВД, но в лагеря по линии ГУЛАГа из числа военнопленных отправляли только военных преступников, а лагеря ГУПВИ существовали именно для военнопленных. И тут, очевидно, была достаточно большая разница даже по отношению к заключённым.
Тому в подтверждение – очень интересный эпизод, рассказанный нам генерал-майором Сергеем Сергеевичем Яковлевым, сотрудником Службы внешней разведки, прекрасно знавшим А. М. Козлова. На страницах нашей книги он не раз будет говорить о своём коллеге и старшем товарище, а в данный момент Яковлев рассказывает про свою срочную службу, ведь в далёкие советские времена в Высшую школу КГБ СССР, которую он оканчивал, обычно принимали ребят, прошедших армию. То есть молодых людей вполне уже зрелых и соображающих, получивших соответствующую закалку и к тому же не «папенькиных сынков», потому как таковые «срочку» обыкновенно избегали.
Вот и будущий генерал поступил в «Вышку» в звании старшего сержанта, с должности заместителя командира взвода в танковом полку.
«Служил я в Венгрии, в Дебрецене, – вспоминает Сергей Сергеевич, – и был у нас КПП с выходом на улицу города. Дежурил я как-то, и вдруг подходит ко мне пожилой мадьяр, заговаривает со мной по-русски. “Я воевал против вас, – рассказывает он, – меня в плен взяли, а потом направили в Вологодскую область, лес валить. Я думал, мне там будет совсем плохо!” Но оказалось, что всё не так-то и страшно. Кормили достаточно сытно, одевали тепло – телогрейка, ватные штаны, рукавицы, валенки, шапка тёплая… Мадьяр сказал, что он благодарен Советскому Союзу, ведь сначала, когда его взяли в плен с оружием в руках, он думал, что его просто расстреляют, но нет – в конце концов, его отпустили домой, он возвратился к своим близким».
Очень даже возможно, что этот нечаянный собеседник тогдашнего старшего сержанта Яковлева содержался именно в том лагере, где замполитом был Михаил Алексеевич. Мир ведь тесен! А русские люди, прошедшие фронт, с военнопленными потом не воевали: искупил ты свою вину добросовестным трудом, ну и отправляйся восвояси в родные края, врагом тебя больше никто не считает. Это к «врагам народа» было иное отношение…
Основная масса лагерей для военнопленных прекратила своё существование к началу 1950 года, когда территорию СССР покинули практически все не осуждённые военнопленные. Так что где-то в то время Михаил Алексеевич стал начальником стройуправления на строительстве Волго-Балтийского канала, потом – начальником транспортного отдела стройки металлургического комбината «Северсталь» в Череповце, затем был директором нефтебазы в Шексне…
«В своё время у нас с Алексеем Михайловичем наладилось очень такое хорошее общение, – рассказывает Сергей Сергеевич. – Мы тогда вместе в одном кабинете находились – ну и выяснилось, что я служил в танковых войсках, а его отец его во время войны был танкистом… Алексей Михайлович, естественно, относился к нему с большим уважением, тем более что, как я понимаю, отец и там, на месте, пользовался уважением – и в силу своего служебного положения, и, определённо, как человек… Да тут ещё вспомнилось, что я в студенческом стройотряде работал на строительстве Шекснинской птицефабрики, и отец его в той самой Шексне работал, всё это та же Вологодская область… Кстати, я тогда мог имитировать вологодской говорок – там ведь в магазин зайдёшь, и ничего не понятно, о чём люди говорят. В общем, мы с Алексеем как-то легко познакомились и общались легко – и в жизни, и по работе так складывалось. Но это был последний период его работы…»
Сергей Сергеевич Яковлев, так уж получилось, оказался одним из очень немногих людей, к Козлову достаточно близких.
Ну а нам, как сказано ранее, просто довелось с Алексеем Михайловичем общаться. И первый наш разговор, как помнится, начался с воспоминаний про «школьные годы чудесные» – так некогда пелось в популярной песне, – которые у нашего героя как начались в 1943 году, так и прошли в течение десяти последующих лет в стенах Вологодской мужской школы № 1.
«Хоть у меня пятерки и были, – рассказывал Козлов, – я ненавидел все такие предметы, как физика, математика… Зато очень любил немецкий язык. У меня был очень хороший преподаватель – польский еврей, который в 1939 году, когда в Польшу пришли немцы, переплыл через Буг на нашу сторону. В конце концов он оказался в Вологде и обучал немецкому языку детишек. Он страшно любил немецкий язык, был буквально влюблён в него, цитировал Шиллера, Гёте, Лессинга – и требовал, чтобы мы их в подлиннике читали. От меня, во всяком случае, требовал и называл меня “Бэздэльник!”. Он жив и сейчас, ему около 90 лет – живёт в Вологде, в очень хорошей квартире… Его родственники
