Дети семьи Зингер - Клайв Синклер
Отдельная глава в мемуарах Иешуа посвящена тому, что он называет «полной несовместимостью папы и мамы». Эта глава называется «Трагедия из-за путаницы на небесах»: по мнению автора, было бы лучше, если бы его мать была его отцом, а отец — матерью.
Даже внешне каждый из них не подходил для своей роли. Папа был маленького роста, кругленький, с добрым, нежным и красивым лицам, с теплым взглядом голубых глаз, пухлыми румяными щеками, точеным маленьким носиком, мягкими женскими кистями рук, — так что, если бы не его довольно-таки густая рыжевато-бурая борода и темные, кудрявые, вьющиеся штопором пейсы, он казался бы совсем женственным и хрупким. Мама была высокого роста, немного сутулая, с холодными, большими, пронзительными серыми глазами, острым носом, с чуть выдающимся вперед подбородком, костлявая, угловатая, с резкими движениями. Вылитый мужчина.
Отец — «теплый», «румяный», «мягкий»; мать, наоборот, — «холодная», «серая» и «острая». Эстер, описывая мать в романе «Танец бесов», останавливается на тех же деталях:
Бледная, худая, с огромными серыми глазами, она выглядела скорее не как женщина, а как ученый муж, талмудист, что годами сидит за книгами. Даже черное платье и бархатный жакет не придавали ей женственности.
Очевидно, что это физическое несходство было лишь внешним проявлением глубоких внутренних различий. В своих мемуарах Иешуа описывает личность отца так:
Он жил скорее сердцем, чем умом. Все происходящее принимал с благодарностью, и ему не нравилось слишком углубляться в подробности. Больше всего он не любил излишне напрягаться. Кроме того, он никогда ни в чем не сомневался. Он верил в людей и еще больше — в Бога. Его вера в Бога, в Его Тору и в цадиков была поистине безгранична. Он никогда не задумывался над путями Господними, ни на что не обижался, не ведал сомнений.
Башева, напротив, «была человеком очень дельным, озабоченным, сомневающимся, умным, все обдумывающим, во все вникающим, предусмотрительным, любила доискиваться до причин, брать на себя ответственность, размышлять о людях, о мире, о Господе и Его путях, во все углубляться. Одним словом, она была интеллектуалом до мозга костей, женщиной с мужской головой».
Конфликт между Пинхосом-Мендлом и Башевой был не просто столкновением характеров: он отражал конфликт двух течений иудаизма. С одной стороны были «популисты»-хасиды, верящие в чудеса и прославляющие Господне Творение в танце, а с другой — миснагеды, сторонники книжной учености, чьим ярким представителем был отец Башевы — билгорайский раввин. Пинхос-Мендл называл тестя «холодным». В интервью журналу «Commentary» Башевис рассказывал о том, что его мать была «немного скептиком… особенно в том, что касалось цадиков-чудотворцев».
Мой отец говаривал, что если сегодня ты не веришь в цадиков[18], то завтра не будешь верить в Бога. На что мать отвечала, что одно дело верить в Бога, и совсем другое — в какого-то там человека. Я придерживаюсь той же точки зрения, что и моя мать[19].
Несколько неожиданно, что Башевис столь безоговорочно принимает сторону матери. Хотя его псевдоним образован от ее имени, но в книгах Башевиса неизменно привлекательным выглядит как раз «отцовский» хасидизм, особенно в повести «Раскаявшийся»[20]. Главный герой повести Иосиф Шапиро — успешный бизнесмен, пришедший к религии. «Если ты не хочешь быть нацистом, — пылко объясняет он рассказчику, — то должен стать его противоположностью», то есть «евреем, изучающим Талмуд»[21]. Здесь слышен голос Пинхоса-Мендла. Его же риторику Башевис вложил в уста Гимпла-дурня в одноименном рассказе: «Сегодня не веришь жене, завтра разуверишься в Боге»[22].
Несмотря на все эти аргументы, Башева не полагалась на оптимизм и слепую веру мужа. О том, как фундаментальные различия во взглядах влияли на их отношения, можно судить, например, по тому эпизоду, когда семья Зингер переезжает из Леончина в Радзимин. Вот как описывает их переезд Эстер в автобиографическом романе «Танец бесов», где Пинхос-Мендл выведен под именем Аврома-Бера, Башева — под именем Рейзеле, а Леончин предстает в образе вымышленного местечка Желехиц.
Все вокруг него было переполнено любовью и красотой. Чувства захватили его, и он начал восторженно петь: «Сколь славен и приятен Ты, Святейший…» Он совсем позабыл, что шли дни счета омера[23], когда музыка запрещена, но Рейзеле тут же вернула его на Землю. Реб Аврам-Бер очнулся, на лице его остался отпечаток грусти…
Эстер, впрочем, была достаточно чуткой, чтобы понимать, чего матери стоил ее неустанный рационализм.
Рейзеле снисходительно улыбнулась ему, будто говоря: «Господи, какой же ты простофиля!» Но в этот момент на нее впервые снизошло осознание того, что ее скептицизм приводит лишь к застою, к пустоте, и что только сильная вера, подобная той, что вдохновляла Аврама-Бера, ведет человека к вершинам. Только через предельную простоту и детскую веру в людей можно получить весь мир; лишь эти качества позволят тебе отведать от сладостей жизни. В сущности, эти качества сами по себе и есть величайшее благо, которое жизнь может предложить тебе, и воистину мудр тот, кто оказался способен принять это предложение.
Именно благодаря предельной простоте, и особенно «детской вере в людей», Гимпл из рассказа Башевиса является одновременно и дураком, и благородным человеком. Когда Гимпл пожаловался раввину, что из-за своей веры он превратился в посмешище, тот ответил: «Писано в книгах: лучше будь глупцом во все свои годы, чем один час — злодеем. Никакой ты… не дурень. Дурни — они. Ибо не понимают: осрамивший ближнего утратит грядущую жизнь». В рассказе «Гимпл-дурень» Башевис открыто осуждает насмешников, показывая, что всякий раз, когда из верующего делают дурака, в проигрыше оказывается весь мир. Поэтому Башевис так сочувствовал Пинхосу-Мендлу, который ужасно расстраивался, когда чудесам давали рациональное объяснение. Даже если сын разделял точку зрения матери, все же к отцу он все же был намного добрее, чем она.
В книге «Папин домашний суд» Башевис с нежностью описывает раввинскую деятельность Пинхоса-Мендла в Варшаве. В одной из глав, «Почему гуси кричали», спор между родителями мальчика превращается в притчу о взрослении. Испуганная женщина принесла к раввину
