Заложница страны Свободы. 888 дней в американской тюрьме - Мира Тэрада
Я перебираю и раскладываю по косточкам все варианты. Каждый факт может оказаться возможностью. Причиной. Открывается дверь. Мужчина в коричневом пальто возвращается в комнату для допросов.
– Нарушали ли вы когда-нибудь закон в Соединенных Штатах Америки?
– Скажите, что на самом деле происходит, – прошу я.
– У нас есть запрос на ваш арест, – мужчина словно чеканит заученный текст.
– Что за запрос? Покажите, пожалуйста, документ, на основании которого вы меня задержали, – я стою на своем.
– Следуйте за мной, – говорит мужчина в пальто, будто не слыша моего вопроса.
Я следую за ним по длинным серым коридорам аэропорта. Мы приходим в большую комнату. Компьютеры, факсы и множество людей, корпящих над ними. Здесь же на большом столе разложены мои вещи. И большой яркий оранжевый мандарин. «Господи! Я не задекларировала еду, – моя первая мысль. – Какие здесь законы? Могут ли они счесть, что мой яркий сочный мандарин является биологическим оружием?» Под ложечкой щекочет. Не знаю, почему я думаю об этом; вроде бы глупость, но кажется, что важно.
Ко мне подходит другой сотрудник и выдает очередь из вопросов:
– Как вас зовут? Ваш рост? Вес? Цвет глаз? Цвет волос?
Это вызывает во мне раздражение, потому что цвета волос и глаз очевидны, а рост и вес я не проверяла уже долгое время. Я подозреваю, что они пытаются переложить любую ответственность на меня: записывать все с моих слов и в случае предоставления неточной информации обвинить меня во лжи. Но по какому поводу? Почему мне никто ничего не объясняет? Это сбивает меня с толку.
– Следуйте за мной, – говорит мужчина в коричневом пальто.
– А можно я возьму с собой мандарин? – вдруг неожиданно для себя выпаливаю я.
– Да, конечно, – так же неожиданно для меня говорит он.
Я беру мандарин и следую за мужчиной в коричневом пальто. Я неосознанно сжимаю его в руке, как некий талисман. Мужчина вновь приводит меня в комнату, в которой я находилась ранее.
Я прошу его разрешить повидаться с мамой.
– Не положено, – монотонно бубнит он.
– Могу ли я где-то покурить? – спрашиваю я, помня, что видела комнату ожидания рядом с курилкой, когда меня вели по катакомбам. Моя мама должна быть в комнате ожидания. Да, вот мой шанс с ней увидеться и передать мою просьбу.
– Да, конечно.
– У вас есть сигареты?
– Сейчас принесу.
Спустя несколько минут он возвращается с сигаретой в руках.
Я оказалась права. Я вижу маму в стеклянном помещении. Она меня тоже видит. Она понимает не больше моего. Спрашивает меня, что происходит. Мне нечего ей ответить. Прошу ее срочно связаться с посольством России. Я вижу ее растерянное лицо, ее глаза, наполненные страхом, болью, переживаниями. Я хочу поддержать ее, но не знаю как.
Курить меня больше не отпускают. Я сижу в комнате с прибитыми к полу столом и стулом уже два часа. Без обоснований. Без оглашенных причин. На моем столе лежит яркий оранжевый мандарин. Я смотрю на него, кручу в руках, нюхаю. И думаю о грядущем Новом годе, о грядущем Рождестве. О празднике в кругу близких, хоть и круг наш небольшой, но всегда такой близкий и родной.
Через два часа дверь открывается. В комнату для допросов заходят двое мужчин в синей униформе. На униформе светится надпись «Интерпол». Международная полиция. Что все это значит, непонятно. Никаких документов мне не предоставляют. Мужчины держат по автомату наперевес.
– Вы задержаны на основания Red Notice, выписанной Интерполом Вашингтона Соединенных Штатов Америки. Вы подозреваетесь в совершении преступления – продаже наркотических средств, – говорит один из офицеров Интерпола на ломаном английском. Приехали…
Я в курсе, что это. Red Notice («красное уведомление») – это запрос в правоохранительные органы по всему миру по местонахождению некоего лица и прошение о его временном аресте. Если верить сайту Интерпола, то это только уведомление, но ни в коем случае не ордер на арест. Там также указано, что причиной розыска обычно являются убийство, изнасилование, жестокое обращение, домогательство к детям или вооруженное ограбление. Как юрист, я знаю об этих «уведомлениях». Но это же тот случай, когда знание предмета только укрепляет мой страх и непонимание происходящего. Почему я? Я непричастна ни к одной из этих мерзостей!
Наверное, это как раз тот момент моей жизни, когда у меня было самое шокированное выражение лица. Сердце не то что в пятки ушло – оно вообще существовало отдельно. И забилось в конвульсиях. Что происходит?!
– Покажите мне, пожалуйста, документ, – прошу я.
– Сейчас мы повезем вас в тюрьму, где вы будете находиться до вынесения решения о вашей экстрадиции, – сообщает офицер, игнорируя мою просьбу.
– Я не поеду.
– Это был не вопрос, – спокойно говорит офицер, поглаживая свой автомат.
– Я не поеду, пока не увижу официального документа. Потому что сейчас это выглядит как похищение гражданина России.
– Когда вы приедете в тюрьму, вам покажут все документы. Вы поедете либо по-хорошему, либо по-плохому.
– Я хочу попрощаться с мамой.
– Не положено.
– Можно я возьму с собой мандарин?
– Берите.
Под конвоем меня провожают через весь аэропорт. На улице нас ожидает темно-синий автомобиль с надписью «Интерпол». Открыв заднюю дверь, меня погружают в тесное пространство – багажник для перевозки заключенных. В этом багажнике 1 1 метр на метр я вижу две пластиковые скамьи по левую и правую стороны шириной не более 25 см. Меня и водителя с другим офицером, которые сели на передние стандартные сидения автомобиля, разделяют толстое стекло и черная металлическая решетка. Мы стоим возле аэропорта еще некоторое время. Они будто издеваются. Я бьюсь в этом крохотном пространстве, как загнанный зверь. Плачу. Кричу. Зову на помощь. Я не могу поверить в происходящее. И с чем это все вообще связано? Перед глазами всплывают страшные картинки того, что происходит с мамой и что будет происходить со мной. Через 15–20 минут мы подъезжаем к мужской тюрьме Вантаа.
Финские записи
– Я?? За что?! – вопрос, миллионы и миллионы раз повторенный еще до нас и никогда не получивший ответа.
Арест – это мгновенный разительный переброс, перекид, перепласт из одного состояния в другое. По долгой кривой улице нашей жизни мы счастливо неслись или несчастливо брели мимо каких-то заборов, заборов, заборов – гнилых деревянных, глинобитных дувалов, кирпичных, бетонных, чугунных оград. Мы не задумывались – что за ними? Ни глазом, ни разумением мы не пытались за них заглянуть – а там-то и начинается страна ГУЛАГ, совсем рядом, в двух
