Сьюзен Сонтаг - Заново рожденная. Дневники и записные книжки 1947–1963.

Столь же реальны ее дневники. Читая их, я с тревогой замечаю, что реагирую примерно так же, как те греческие зрители в середине пятидесятых годов прошлого века. Мне хочется крикнуть: «Не делай этого!» Или: «Не будь к себе такой немилосердной!» Или: «Не думай о себе так хорошо!» Или: «Остерегайся, она не любит тебя!» Но я, разумеется, опоздал: представление окончилось, и главная героиня ушла, как и большинство персонажей.

Остаются боль и честолюбие. Настоящие дневники колеблются между двумя этими полюсами. Хотелось бы моей матери обнаружить сокровенное? Так или иначе, здесь уже говорилось, что существовали практические причины для моего решения самому подготовить к печати и издать дневники Сьюзен Сонтаг, пусть многое в них причиняет мне боль, а многие вещи я бы предпочел не знать сам или скрыть от других.

Знаю только, что как читатель и писатель моя мать любила дневники и письма – и чем они были откровеннее, тем лучше. Возможно, Сьюзен Сонтаг-писатель одобрила бы мой поступок. По крайней мере, я на это надеюсь.

Дэвид Рифф

1947

Я верю в то, что:

(а) Нет личного бога или жизни после смерти

(б) Самое желанное на свете – свобода быть верной себе, т. е. честность

(в) Единственное различие между людьми состоит в уровне интеллекта

(г) Единственный критерий поступка в том, насколько счастливее или несчастливее он, в конечном счете, сделал человека

(д) Неправедно лишать жизни любого человека. [Пункты «е» и «ж» в списке отсутствуют[3].]

(з) Кроме того, я верю в то, что идеальное государство (за исключением «г.») должно быть сильным и централизованным, с государственным контролем над общественными службами, банками, шахтами и рудниками + с системой транспорта, субсидиями искусству, достойной минимальной заработной платой, поддержкой инвалидов и престарелых. Государственное обеспечение для всех беременных женщин, независимо от того, скажем, законнорожденный ли ребенок.

1948

Идеи нарушают плоскостность жизни

…И ведь что это означает – быть юной по годам и вдруг проснуться к муке, к срочности жизни?

Это – услышать, однажды, отзвуки тех, кто не следует за нами, кто отстал, это выйти на неверных ногах из джунглей и рухнуть в пропасть:

Это – быть слепым к недостаткам мятежников, томиться мучительно, всем естеством, преодолев противоположности детства. Это стремительность, неистовый энтузиазм, немедленно потопленный в потоке самоуничижения. Это жестокое осознание собственной самонадеянности…

Это унижение с каждой обмолвкой, бессонные ночи, проведенные за подготовкой к завтрашнему разговору, и самобичевание за разговор вчерашний… склоненная голова, сжатая между ладоней… это «боже мой, боже мой»… (конечно, со строчной буквы, потому что бога нет).

Это охлаждение чувств, испытываемых к своей семье и ко всем кумирам детства… Это ложь… И возмущение, а затем ненависть…

Это рождение цинизма, испытание каждой мысли, и слова, и поступка. («Ах, быть совершенно, предельно откровенной!») Это горькое, безжалостное исследование мотивов…

Это открытие того, что катализатор… [Запись обрывается.]

То, что некогда казалось сокрушающим грузом, внезапно поменяло положение и, благодаря удивительному тактическому маневру, метнулось мне под бегущие ноги, превратившись в засасывающую воронку, которая увлекает, истощает меня. Как бы я хотела капитулировать! Как просто было бы убедить себя в благовидности жизни моих родителей! Если бы на протяжении целого года я наблюдала только своих родителей и их друзей, сдалась ли бы я – капитулировала? Требует ли мой «интеллект» частого омоложения у источников неудовлетворенности другого и чахнет ли он без этого? Смогу ли я исполнить свой обет? Ведь иногда мне кажется, что я ступаю по льду, колеблюсь – порой я даже допускаю мысль о том, что во время учебы в колледже буду жить дома.

Думать я могу только о матери, о том, как она красива, какая у нее гладкая кожа, как она меня любит. Как она сотрясалась от плача в тот день (ей не хотелось, чтобы ее услышал папа в соседней комнате), и звук каждой придушенной волны рыданий был как огромный акт икоты – какая трусость, что люди вовлекаются, точнее, безучастно, по обычаю позволяют себя вовлечь в стерильные отношения – как убога, тосклива, несчастна их жизнь —

Как же я могу ранить ее еще больше, учитывая то, что она уже измучена, и то, что она никогда не сопротивляется?

Как мне помочь самой себе, ожесточить себя?

Что означает фраза «в дымину»?

Гора, пущенная из пращи.

Как можно скорее прочесть «Дуинские элегии» [Рильке] в переводе [Стивена] Спендера.

Вновь погружаюсь в Жида – какая ясность и точность! Поистине, несравненна тут сама личность автора – вся его проза кажется незначительной, тогда как «Волшебная гора» [Манна] – это книга на всю жизнь.

Я знаю наверное! «Волшебная гора» – прекраснейший роман из всех, что я читала. Сладость повторного, но оттого не менее значительного знакомства с произведением, доставляемое им мирное, созерцательное наслаждение невозможно ни с чем сравнить. Однако для эмоционального воздействия как такового, для ощущения физического удовольствия, осознания учащенного дыхания и стремительности растрачиваемых жизней, спешки, спешки, для знания жизни – нет, не то – для знания того, как быть живым, я бы выбрала «Жана-Кристофа» [Ромена Роллана]. Но «Жана-Кристофа» можно прочитать только раз.

…Когда меня не станет, пусть воскликнут:

«Грехи его ужасны, но книги не умрут».

Хилэр Беллок

Всю вторую половину дня погружена в Жида и слушаю запись [моцартовского] «Дон Жуана» (оркестр под руководством [дирижера Фрица] Буша [Глиндебурнский фестиваль]). Некоторые арии (такая душераздирающая сладость!) я слушала снова и снова («Mi tradi quell’ alma ingrata»[4] и «Fuggi, crudele, fuggi»[5]). Какой решительной и безмятежной могла бы я быть, если бы они всегда звучали у меня в ушах!

Впустую провела вечер в компании Ната [Натан Сонтаг, отчим СС]. Он дал мне урок вождения и сводил в кино, где я притворилась, что мне нравится цветная мелодрама.

Перечитав последнюю фразу, я решила ее вычеркнуть. Да нет, пусть остается. Бесполезно ограничиваться положительными переживаниями. (Их и так немного!) Позвольте мне вносить сюда и тошнотворный будничный мусор, так чтобы не быть к себе снисходительной и не компрометировать собственное завтра.