Антон Чехов - Воспоминания современников об А. П. Чехове

Употребление этого лекарства Антоша узнал случайно раньше того времени, которое Павел Егорович определил словами: «Когда вырастешь, тогда и узнаешь». Вошел однажды в лавку хохол и потребовал у Павла Егоровича «четверть гнезда». Антоша был тут же.

— Для какой вам надобности? — осведомился Павел Егорович.

— Жинка родила, и теперь у нее в животе уже третий месяц золотник ходит, — ответил хохол.

Антоша тотчас же вообразил, что хохлушка, о которой шла речь, вероятно нечаянно проглотила тот самый медный золотник, который кладется на весы, когда отвешивается на две копейки чаю. Но для Павла Егоровича этого диагноза было совершенно достаточно, и он немедленно принялся за приготовление лекарства.

— А будет «гнездо» действовать? — усомнился хохол.

— Непременно подействует, — уверенно ответил Павел Егорович. — Сам видишь, тут разные специи: одно потянет сюда, другое — туда; золотник и перестанет ходить по животу…

Хохол удовлетворился вполне этим ответом, уплатил деньги и ушел совершенно довольный. Но Антон Павлович потом, уже изучая в университете химию, никак не мог додуматься до того, какую пользу могла принести роженице металлическая ртуть, принятая внутрь в смеси с нефтью и азотной кислотой.

— Много, вероятно, отправило на тот свет людей это «гнездо», — говаривал он, уже будучи врачом.

А между тем в дни детства он отвешивал разные снадобья для этого лекарства с такою спокойною совестью, с какою отвешивал кофе или отмеривал конопляное масло…

Долго помнил Антон Павлович и какой-то «сорокатравник», продававшийся в пакетах, завернутых в выцветшую золотую и серебряную бумагу. Что это были за травы — так и осталось неизвестным; известно было только одно, что водочный настой их рекомендовался буквально от всех болезней, особенно же при горячке. Помнил Антон Павлович также и «всеисцеляющий пластырь доктора Алякринского», продававшийся в круглых картонных коробочках. С этим пластырем, между прочим, на глазах у Антоши был произведен эксперимент. По Таганрогу ходил и нищенствовал дурачок Климка. Зашел он за милостыней и в лавку к Павлу Егоровичу как раз в то время, когда компания праздных маклеров-завсегдатаев была уже порядочно на взводе. От нечего делать эта милая компания предложила Климке стакан водки и пятак под условием, что он закусит выпивку пластырем Алякринского. Дурачок согласился и съел целую коробочку. После этого его еще много лет видели на похоронных и свадебных процессиях здравым и невредимым…

Несмотря, однако же, на такой удачный исход, пластырь этот находил себе мало покупателей. Одну коробку его взял полицейский чиновник для своей опаршивевшей охотничьей собаки, но денег не заплатил, а Павел Егорович напомнить ему о долге не решался и только однажды, при встрече на базаре, заискивающим тоном спросил:

— Что, как собачка ваша? Поправилась от пластыря?

— Издохла, — ответил угрюмо полицейский. — У нее в животе завелись черви…

— Антоша, бери ключи и ступай с Андрюшкой и Гаврюшкой отпирать лавку! А я к поздней обедне пойду, — отдаст приказ Павел Егорович.

Мальчик с кислою миной поднимается из-за стола, за которым только что пил чай, и без возражений идет исполнять приказание, хотя ему и очень грустно. Он еще вчера условился с товарищем-соседом прийти к нему играть в мяч.

— Павел Егорович, пожалей ты ребенка! — вступается Евгения Яковлевна, мать Антоши. — Ведь ты его чуть свет разбудил к ранней обедне… Он обедню выстоял, потом домашний акафист выстоял… Ты ему не дал даже и чаю напиться как следует… Он устал…

— Пускай приучается, — отвечает Павел Егорович. — Я тружусь, пускай и он трудится… Дети должны помогать отцу.

— Он и так всю неделю в лавке сидит. Дай ему хоть в воскресенье отдохнуть.

— Вместо отдыха он баловаться с уличными мальчишками начнет… А если в лавке никого из детей не будет, так Андрюшка с Гаврюшкой начнут пряники и конфекты лопать, а то и деньги воровать станут… Сама знаешь, без хозяина товар плачет…

Против этого аргумента даже и Евгения Яковлевна ничего возражать не может, и ее доброе материнское чувство невольно отступает на второй план. Она так же, как и Павел Егорович, убеждена в том, что Андрюшка и Гаврюшка — страшные воры и что за ними нужно смотреть и смотреть, хотя ни один из них до сих пор еще не был уличен.

Бакалейная торговля в своей внутренней жизни имеет довольно больное место: мелкие хищения — с одной стороны, и болезненная подозрительность — с другой. Хозяину кажется, что пряники, орехи, конфекты и всякий съедобный товар очень соблазнительны для мальчиков-лавочников, а дорогие деликатесы вроде икры и балыка — для приказчиков. Поэтому у него всегда болит сердце. Он не может отлучиться из лавки ни на минуту без того, чтобы его не преследовала мысль о расхищении его добра. Ему вечно грезится, что его служебный персонал без него набивает себе рты и карманы самым бессовестным образом. Павел Егорович на этот счет не составлял исключения, и всегдашней его поговоркою было:

— Без хозяина товар плачет… Свой глаз всегда нужен…

Ввиду этого все дети Павла Егоровича испытали на себе каторжную тяготу сидения в лавке в качестве «своего глаза». Но более всего доставалось двум старшим сыновьям — Саше и Антоше. Эти с самых детских, юных лет сделались постоянными и неотлучными сидельцами за прилавком. Боязнь хищений была так велика, что если Павлу Егоровичу нужно было отлучиться, когда дети были в гимназии, то он обращался к жене:

— Иди хоть ты посиди, покамест я вернусь…

Пока Андрюшка и Гаврюшка отпирали лавку, выметали пол и приводили в порядок мешки и ящики с товаром, придавая им приличный вид, Антоша безучастно смотрел на их работу и думал только о себе, об игре в мяч, с которой теперь нужно было распроститься, и о своей каторжной жизни. Потом его мысли перешли на гимназию, и он с ужасом вспомнил, что благодаря лавке же получил вчера двойку и что за эту подлую отметку ему еще придется отвечать перед отцом. Павел Егорович никак не мог допустить, чтобы в лавке нельзя было приготовить какой-нибудь глупой латыни, и объяснял дурные отметки детей леностью и рассеянностью.

— Ведь нахожу же я время прочитать за конторкою две кафизмы из псалтири, а ты не можешь маленького урока выучить!.. — упрекал он виновного сына. — Если еще раз принесешь дурные отметки, я тебя выдеру, как сидорову козу…

Павел Егорович, как религиозный человек, действительно имел обыкновение прочитывать каждый день по главе евангелия и апостола и по две кафизмы из псалтири, но это была работа механическая, без понимания и смысла, — лишь бы было вычитано до конца. Так, если верить рассказам, калмыки в степях заставляют ветер вертеть мельнички, нутро которых начинено бумажками с молитвами. Чем больше раз обернется мельничка, тем ближе калмык к богу… Уходя из дому надолго, Павел Егорович сплошь и рядом обращался к Саше или к Антоше с приказанием: