Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл
Но это была ложь. Советский строй имел много слабых мест. Советская экономика, управлявшаяся гигантским бюрократическим аппаратом чрезвычайно неэффективно, никогда бы не приблизилась к индустриальным достижениям развитых стран. Советская наука, скованная ограничениями внутренней политики, никогда бы не достигла высшего уровня. Шли годы, и я наконец пришел к выводу, что эта система рано или поздно может рухнуть под тяжестью собственного веса.
На Западе эта точка зрения не была популярна. Я помню, например, широко известного члена парламента Инока Пауэлла, который посетил Советский Союз в 1977 году, в разгар брежневской антидиссидентской кампании, и вернулся в полном восторге от страны, «прошлое которой делает честь как ее настоящему, так и будущему». Он смотрел на проблему советской внутренней политики с верой представителя правого крыла в полновластие государства и восхищался правительством, «ведущим хорошо управляемый корабль». Особенно он сокрушался по поводу «вмешательства» со стороны правозащитных организаций. В Советском Союзе считалось, что гражданин является собственностью государства, и Пауэлл писал: «Пытаться стыдить, уламывать или увещевать русское государство с тем, чтобы оно отказалось от своих принципов, все равно, что стоять на берегу Волги, упрашивая ее оказать любезность и повернуть свое течение вспять»[2].
Подобные мнения высказывались и на противоположном полюсе политического противостояния. Например, в ноябре 1977 года британский профсоюзный лидер и будущий председатель лейбористской партии Алекс Китсон, посетивший Москву по случаю празднования шестидесятой годовщины революции 1917 года, заявил принимавшей его советской стороне: «Приятно находиться в стране, где ситуация отличается от той, что у нас дома… Вы достигли многого из того, чего нам еще долго не удастся достигнуть…» Я возразил ему: «Действительно, они достигли. За шестьдесят лет они построили великую империю. Они научились производить оружие, но не научились обеспечивать население сливочным маслом, и силой своего оружия они держат в повиновении народы других государств… Таково социалистическое общество, одобренное господином Китсоном от имени лейбористской партии Великобритании»[3].
Алекс Китсон относился к левым, традиционно настроенным просоветски. Его позицию можно было предвидеть. Но были и многие другие, политически «прогрессивные», но гораздо менее левые, кто просто считал, что Запад проиграет великое сражение. Я, например, помню, как у меня брали интервью для британского парламентского журнала «Хаус мэгэзин» и спросили про мои надежды и мечты о будущем. Я сказал: «Мне бы хотелось, чтобы я смог чего-то достичь сам или помог бы чего-то достичь в Восточной Европе, — скорее всего, путем убеждения населения России и ее сателлитов в том, что общество не может процветать и производство не может быть эффективным в условиях системы, которая у них сейчас. Вообще-то это дело самих народов Восточной Европы, но они все время смотрят на Запад через имеющиеся окошечки, а поскольку я говорю по-русски и по-польски и связан со многими людьми в этих странах, я делаю все, что могу, чтобы объяснить им, чего они лишены»[4].
Никогда не забуду выражения лица моей интервью-ерши. Она решила, что я спятил и, вообще, опасный тип. На ее лице было написано, что каждому образованному человеку известно: советский строй непоколебим. Он является неотъемлемой частью исторического процесса. Свободное предпринимательство Запада всегда будет рискованной системой, и тот, кто отказывается признавать этот простой факт, играет с огнем и может зажечь пожар ядерной войны. Правящие круги Запада, возможно, сумеют сдержать наступление коммунизма еще на несколько лет, но это будет только отсрочкой неизбежного. Наступление вскоре возобновится, и по закону храпового механизма этот процесс нельзя уже будет повернуть вспять. В конце концов коммунизм победит, и наследники Хрущева похоронят нас, как тот и обещал.
Остается только надеяться, что кровопролитие будет не слишком сильным.
Теперь, возвращаясь к прошлому, я вижу, что мое мнение было высказано чересчур сдержанно. В 1983 году, когда у меня брали это интервью, я надеялся только на поворот Советского Союза к более либеральному социализму. Я не предвидел его крушения, по крайней мере, на моем веку. Но журналистка откровенно отмахнулась от моей точки зрения даже при такой формулировке, сочтя ее недостойной серьезного разговора.
В Кембридже я узнал о трагической странице в наших отношениях с Польшей. Поляки были единственным народом, который сражался с Гитлером от первого до последнего дня войны. Они дрались, защищая собственную страну, затем, надев британскую форму, участвовали в боях при Нарвике, в «Битве за Англию», в итальянской кампании, в боях при Монте-Кассино и при Арнеме. В награду за это в феврале 1945 года Польша была передана в руки Сталина как сателлит Советского Союза на той самой, позорной Крымской конференции, где Великобритания и Соединенные Штаты обязались выдать огромное число русских, обрекая их на заключение и смерть в сталинских трудовых лагерях.
Поляки, воевавшие в британской армейской форме, не были приглашены в Лондон 8 июня 1946 года для участия в параде по случаю Дня Победы. Приглашение было направлено коммунистической польской армии. Уинстон Черчилль, выступая в палате общин, заявил о своем «глубоком сожалении» по поводу этого решения, а Гарольд Макмиллан писал о том, что ему «стыдно». Положение было исправлено лишь после того, как в ноябре 1988 года Польшу посетила Маргарет Тэтчер. Таковы были типичные унижения, которым подвергалась Польша не только со стороны своих восточных и западных соседей, но и со стороны Великобритании[5].
Затем были десятилетия несправедливости. В Африке и Азии одна страна за другой завоевывала свободу от империалистического господства. И все это одобряли. Но в Центральной и Восточной Европе Советскому Союзу, казалось, было позволено сохранять свою империю, окружать себя «дружественными» странами, и все они управлялись коммунистическими партиями, которые по закону пользовались монополией на власть. Советский Союз вторгался на земли своих соседей и оккупировал их, дабы защитить себя, причем писк протеста со стороны мировой общественности был едва слышен.
В 1956 году поляки взбунтовались, из чего стало ясно, что они не желают терпеть повторения сталинских злоупотреблений. Они избрали своим руководителем более независимого коммуниста, Владислава Гомулку. Тем не менее Польша оставалась советской колонией, хотя и весьма недовольной. Можно ли было как-то ей помочь? Была ли она обречена остаться навсегда в этом незавидном положении? Опять же, любой, кто просто задавался таким вопросом, скорее всего, был бы заклеймен как оголтелый правый, оказывающий дестабилизирующее влияние. Нас убеждали,
