Записки русского крестьянина - Иван Яковлевич Столяров
При повороте с большой дороги в село Карачун стоял столб. На столбе была прибита доска с надписью : « Село Карачун, Воронежской губернии*, Задонского уезда*, Сенновской волости*». Под этой надписью было указано число жителей села, мужских и женских « душ » отдельно. Женщин числилось больше, чем мужчин.
Мужики села Карачун, хотя и были неграмотны, но знали, что гласила надпись на доске, и в подходящих случаях подтрунивали над бабами : « Народу много », говорили они, « а толку мало ». Или же : « Видно, что бабы приятней черту, а мужики Богу. Поэтому-то Бог и оставляет на земле больше баб, а мужиков берет к себе ».
Село Карачун раскинулось по правому нагорному берегу реки Воронеж, в середине той прогалины, через которую степь, пробившись через когда-то дремучие леса, соединялась со стародревними Рязанскими землями. От дремучих лесов на этой прогалине осталась узкая полоса, прилегающая к берегам реки. Она тянется до самого города Воронежа и, местами, соединяется с лесными массивами, остатками исчезнувшей растительности, покрывающей когда-то эти края.
За рекой, против села, пространство было покрыто мелкими ольхой и дубом, луговыми травами и небольшими озерами.
Часть озер в летний жаркий период высыхает, превращается в трясины и болота, в комариное царство, рассадник малярии.
По самому берегу реки растет ива, ветви которой употребляются для плетения заборов и изгородей, а также разного рода корзинок и подстилки саней.
Эта разнородная прибрежная полоса называется «займищем*». Весной при таянии снега и с разливом реки, она заливается водой и превращается в царство водяной птицы, главным образом, диких гусей и уток.
В течение почти трех недель водяную птицу никто не тревожит. Среди прибрежных крестьян охотников на нее нет, а охотники-любители из помещиков все уже перевелись. Да если бы такие и нашлись, они не могли бы удовлетворить свою охотничью страсть, так как вода в это время бурлит и пенится.
Многие низкорослые кусты и деревья покрываются совершенно водой. У других видны одни верхушки. Все это представляет большую опасность для редких и плохеньких лодок жителей.
Водяная птица знала это и в продолжении разлива реки чувствовала себя хозяином на водном пространстве шириной в три версты и более и бесконечной длины. Утки и гуси, большими стаями, с радостными криками, перелетали с одного места на другое, разбрасывали вокруг себя серебристые брызги, искрившиеся в весенних лучах солнца.
Со спадом воды некоторые гуси исчезали, а утки прятались в кустах или в камышах и садились на яйца. Можно было подумать, что они отдавали себе отчет в опасности, грозившей им, как от человека, так и от зверей-врагов : они принимали меры предосторожности.
В сохранившихся еще лесах, уходящих в бесконечную даль, скрывались села и поселения, присутствие которых легко узнается с нагорной стороны берега реки по колокольням и крестам церквей.
Все пространство между реками Воронежем и Доном, который протекал в 17 верстах* от Карачуна, превратилось теперь в распаханную степь.
Ее поверхность разрезана глубокими оврагами и безводна. На ее необработанных участках и по межам полей растут типичные дикие степные травы. Зеленые весной, летом они высыхают, выгорают под палящими лучами солнца. Осенью, с наступлением дождей, они оживают, вновь зеленеют до наступления первых холодов и тогда покрываются зимней снежной пеленой.
Берег, по которому разбросалось село Карачун, прорезан двумя глубокими оврагами, промытыми весенними стекающими водами и летними ливнями. Такие же овраги отделяют село Карачун от двух соседних сел, расположенных одно выше, другое ниже течения реки.
Опытный человек, въезжая в село Карачун в первый раз, по одному виду построек заключает, что оно небогато и что жителям его плохо живется. И он не ошибется. Жители села Карачун действительно бедно живут. Из построек только их избы бревенчатые, дворы же все плетеные*, часто дырявые — верный признак, что у хозяев таких дворов нет ни свиней, ни овец. Соломенные крыши построек, почерневшие от времени, также нередко дырявые.
Внутренняя пелена* сараев у многих хозяев объедена скотом — признак нехватка корма для скота весной. Не у всех дворов тесовые ворота* — украшение и гордость русского крестьянина, которые воспеваются так часто в народных песнях. Многие жители совсем не имеют дворов. Их постройки состоят из одной избы и плетеных сеней.
Неблагоприятное впечатление въезжающих в село подтверждается и другими мелочами крестьянской жизни. Избы крестьян села Карачун все без исключения топятся « по черному », т.е. без трубы : затопив печку, открывали дверь, и дым выходил на улицу. Дверь закрывали, когда дрова совсем сгорали. Крестьяне считали, что этим они экономили топливо.
Помню еще время, когда избы освещались лучиной*. Она зажигалась непосредственно от угольков, сохранившихся в золе печки. Наложат на угольки тонкую лучину и начинают раздувать ее до тех пор, пока лучина не вспыхнет и не загорится пламенем. Этой лучиной зажигали более толстую и длинную лучину, клали ее на особую подставку горизонтально, а под горящий ее конец ставилась глиняная миска или жаровня с водой. По мере сгорания горящие угольки падали в воду и тухли, а лучина продолжала, потрескивая, гореть.
При свете лучины и работали в долгие осенние и зимние вечера. Мужчины делали горшки, плели корзинки, вили веревки, плели лапти. Женщины пряли, шили. Тонкой работы при таком освещении, конечно, нельзя было делать, да и более грубые могли делать только потому, что зрение тогда у людей было лучше, острее.
Скудность лучинного освещения выразилась в известной народной песне : « Что же ты, лучинушка, не ярко горишь ? ».
На смену лучине пришли керосиновые лампочки «копчушки». Они представляли собой небольшие цилиндрические резервуарчики, в середине верхней части которых ввинчивались невысокие жестяные трубочки с продернутыми в них круглыми фитилями. Копчушки были бесстекольными ; они назывались еще « светцами ». Свет от них был слабее света лучины, и они больше коптили. Преимущество их над лучиной заключалось в том, что они не требовали за собой непрерывного наблюдения из опасения, что они вот-вот потухнут.
Приехавший впервые сейчас же замечал, что люди плохо одеты и плохо обуты. Летом они все ходят босиком. Они малы ростом, плохо сложены и все щуплые, цвет лица землистый. Они резко отличаются от жителей смежных сел не только по внешности, но и по разговору. Язык жителей села Карачун ближе к языку церковно-славянскому. Их соседи и физически более здоровы, более чистоплотны и говорят на языке более близком к языку городских жителей. Но в особенности во взгляде они резко различны. У карачунцев во взгляде какая-то
