Крисанн Бреннан - Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом
«Если я перестану действовать, мир погибнет» – «Бхагавад-гита».
«Со всеми живыми существами и вещами надо вести себя так, словно ты их родственник» – индейский народ группы сиу.
Я перечитывала эту книгу столько раз, что она научила меня любить мир, любить жизнь и понимать себя посредством слова и изображения. Я одновременно рисовала и писала с нее. В тот раз мне захотелось нарисовать фотографию Гомера Пейджа, на которой был изображен чернокожий южноафриканец. Камера поймала момент, когда его мощное, ищущее лицо смотрит прямо в нее. Слова под фотографией гласили: «Кто на моей стороне? Кто?» Книга оставила настолько глубокий след в моей жизни, что я чувствую, что даже мои клетки могут о ней рассказать.
Мне всегда нравилась эта фотография: она говорила со мной. Моим двоюродным дядей был Бранч Рики – человек, которому хватило смелости, смекалки, власти и административного ресурса, чтобы разрешить Джеки Робинсону[2] играть в Высшей лиге. Они оба были моими героями, и я горжусь, что меня ассоциируют с этой историей. Эти два человека олицетворяли те цели и задачи, которые стояли передо мной: стать лидером и сделать что-то для других, осуществить перемены. Эта картина являлась для меня формой уличного искусства. Для меня было важно верно ее изобразить, а также донести с ее помощью правильный посыл.
Я работала масляными красками и рисовала прямо на цементе на краю двора, в относительно темном месте недалеко от съемочной площадки. Стив, должно быть, заметил, как я занимаюсь картиной, так как однажды ночью он объявился, принеся свечку и несколько спичек, чтобы я могла лучше видеть. Той весной, когда работа над фильмом шла полным ходом и я рисовала, Стив частенько приходил и сидел около меня, пока я рисовала. Хотя я терпеть не могла, когда кто-то мешается под ногами в процессе моего творчества, я всегда несказанно радовалась при виде его. Рисование было для меня глубоко личным делом, и я ни разу не брала в руки кисточку, когда рядом находились посторонние. Но так как я не имела ни малейшего представления, как попросить его уйти, и так как он сидел очень тихо, будучи словно в своеобразном трансцендентном состоянии, я разрешала ему присутствовать. Я делала пару мазков – ненавязчивых и непринужденных – и откладывала настоящее рисование на те ночи, когда он не приходил.
* * *В середине апреля, более чем через месяц после нашей первой встречи, мы со Стивом решили увидеться у него дома, чтобы провести некоторое время вместе: лишь я и он. Он сказал, что его родители на работе и что весь дом будет в нашем распоряжении. Я согласилась, ответив, что было бы прекрасно хотя бы раз провести время друг с другом днем. Так как он заканчивал учебный день в 13.00, а я в 15.30, он нарисовал для меня карту с маршрутом до его дома на Крист-драйв, в полутора милях от школы.
Когда я добралась туда, Стив из окна своей спальни сделал мне знак рукой – заходи. Я помню, что меня слегка покоробило, что он не спустился встретить меня у входной двери. В тот день обошлось без проявления рыцарских манер с его стороны. Я полагаю, он так волновался, что решил вести себя как ни в чем не бывало. Возможно, он даже подстроил, чтобы все выглядело непринужденно. Я вошла в его дом и повернула за угол в его спальню.
Маленькая комната Стива походила практически на барак. Все в ней было организовано довольно просто: одна кровать, окрашенный в темный цвет деревянный шкаф, комод и небольшой письменный стол, стоящий у окна, которое выходило на улицу. Я заметила на его столе пишущую машинку, огромный «Ай-би-эм селектрик» ярко-красного цвета. Я была впечатлена, что Стив владеет такой передовой технологией. Из того времени в моей памяти сохранились его руки в момент использования машинки. У него были красивые, гладкие, интеллигентные руки с длинными элегантными пальцами. Когда он печатал, машинка выдавала набор из отдельных букв с такой шокирующей силой и скоростью, которая отличалась от обычного прикосновения его пальцев. Руки Стива были созданы для технологий. Они являли собой продолжение машинки, естественное и подлинное с самого начала.
За исключением пишущей машинки, комната Стива была похожа на те мальчишеские комнаты, в которых я играла ребенком. Особенно это касалось цветов: тусклый бежевый, коричневый, армейский зеленый; суровый, резкий оранжевый и красный. Мне они не нравились, но сама комната производила приятное впечатление, поскольку она была яркой, с неким не поддающимся описанию чувством света и порядка. Я могла ощущать этот воздух в комнате Стива и рядом с ним, и мне он очень нравился.
Примерно через год с небольшим он показал мне содержимое своей кладовки, после того как, по всей видимости, потратил целый день на ее уборку. Она являла собой пример организационной красоты. В небольшой, но вместительной кладовке все было расставлено так, чтобы обеспечить наиболее оптимальное использование пространства: одежда Стива аккуратно развешена, его рюкзак, палатка и другое туристическое снаряжение накинуты на крючки в задней части кладовки. Его туфли расставлены на нижней полке стеллажа, магнитофонные ленты идеально разложены по коробкам, его книги и остальные принадлежности упорядоченно стояли на верхней полке. Гордо подняв руку, как будто на пьедестале, Стив произнес: «Посмотри на это». Я никогда не видела, чтобы он гордился уборкой. Мне это было не особо важно, однако он весь светился. Не преувеличивая, можно сказать, что его привычка разбирать вещи в чулане и укладывать их в специально отведенные места послужила развитию его чувства эстетики – может быть, даже его успеху в качестве шоумена.
Улыбаясь, Стив сказал мне, что он выбросит все, что (а) не использует и (б) что стоит меньше двадцати пяти долларов. Двадцать пять долларов были его предельной границей: вероятно, вещь не могла занимать место в его кладовке, если он мог заменить ее за эту сумму или меньше. Он потратил немало усилий для разработки подобной формулы, – приняв во внимание фактор цены, формы и удобства эксплуатации (одновременно настоящей и будущей). Это было похоже на детскую игру, демонстрирующую умственные способности, которые он позже применил для разработки компьютера.
Стив сидел на полу, подогнув ноги и прислонившись к кровати, когда я пришла к нему в первый раз. На нем были шикарные наушники, подключенные к трехфутовому катушечному магнитофону. Мы оба очень волновались, и он грубовато комментировал свою коллекцию бутлегов[3] выступлений Боба Дилана на том или ином концерте. Важность всего этого мне была абсолютно непонятна. Я не имела ни малейшего представления ни о каких бутлегах, думая, что бутлегерство каким-то образом связано с распространением алкоголя во времена «сухого закона», хотя и уловила общий смысл, что бутлег – своего рода контрабанда. Это стало началом моего хрупкого женского познания его уязвимого мальчишеского мира.
