Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

В мае 1832 г. Пушкин подал Бенкендорфу ходатайство о разрешении на издание газеты с политическим отделом, где писал: «…направление политических статей зависит и должно зависеть от правительства, и в сем случае я полагаю священной обязанностью ему повиноваться <…>» (XV, с. 206). Разрешение на издание газеты Пушкин получил, но он прекрасно сознавал, что не обладает знаниями и умениями, нужными для редакционно-издательской деятельности. Хорошо знавший его П.А. Вяземский полагал, что Пушкин «на веку своем написал несколько острых и бойких журнальных статей, но журнальное дело не было его делом. Он не имел ни достойных качеств, ни погрешностей, свойственных и даже нужных присяжному журналисту. <…> Срочная работа была не по нем»[220]. Поэтому Пушкин попытался привлечь к редактированию газеты Греча, а потом и вовсе отказался от своего замысла[221].

Вновь решив вступить на поприще редактора газеты в 1835 г., Пушкин оказался в той же ситуации, что и другие журналисты (например, Н.А. Полевой и Булгарин): недоброжелательство министра народного просвещения С.С. Уварова, угроза цензурных придирок и т. д. И показательно, что выход он видит в том, в чем видели его критикуемые им Булгарин и Полевой, – в обращении в III отделение за поддержкой. Около 11 апреля 1835 г. он пишет Бенкендорфу о желании «быть издателем газеты, во всем схожей с “Северной пчелой”», причем выражает желание, чтобы ее цензурировали в III отделении, объясняя это следующим: «…я имел несчастье навлечь на себя неприязнь г. министра народного просвещении [С.С. Уварова], так же как князя Дондукова, урожденного Корсакова. Оба уже дали мне ее почувствовать довольно неприятным образом. Вступая на поприще, где я буду вполне от них зависеть, я пропаду без вашего непосредственного покровительства. Поэтому осмеливаюсь умолять вас назначить моей газете цензора из вашей канцелярии; это мне тем более необходимо, что моя газета должна выходить одновременно с “Северной пчелой”» и я должен иметь время для перевода тех же сообщений – иначе я буду принужден перепечатывать новости, опубликованные накануне; этого одного будет довольно, чтобы погубить все предприятие» (XVI, с. 370).

Письмо это, правда, не было отправлено, так как Пушкин объяснился с Бенкендорфом устно, но, по всей вероятности, при личном свидании он воспроизвел те же положения, более подробно аргументировав их. На этот раз Пушкин разрешение на издание газеты не получил[222].

И Пушкин, и Булгарин после восстания декабристов действуют в рамках логики просвещенного абсолютизма, претендуя на роль философа-советчика при монархе (Пушкин – подавая ему записки непосредственно: «Записка о народном воспитании», «Замечания о бунте» – дополнительная глава к «Истории Пугачевского бунта», а также историческими трудами; Булгарин – подавая записки в III отделение и тоже публикациями). В.Э. Вацуро писал о «просветительской социальной утопии, характерной <…> для Пушкина и Вяземского: писатели-эксперты социальной жизни должны влиять на культурную и даже шире – внутреннюю политику правительства Николая I»[223]. Как мы пытались показать, близкие по характеру социально-утопические взгляды были и у Булгарина. Действия их различались по содержанию (разные стратегии просвещения и социальной политики), но формы деятельности (журналистика, записки с советами власти) – совпадали.

Булгарин и Пушкин хотели изменения существующего порядка (или, скажем, конфигурации власти), но при этом оба (по крайней мере, после восстания декабристов) рассчитывали не на революционный путь, а на постепенные реформы. Оба хотели сами войти в число доверенных лиц власти, ее наставников и руководителей. Оба стремились опираться на общественное мнение, но с акцентом на мнение разных слоев (Пушкин – аристократии и просвещенных людей; Булгарин – чиновничества и 3-го сословия). Оба готовы были сотрудничать с III отделением, но на разных условиях. Пушкин – независимого игрока, Булгарин – зависимого.

В результате Булгарин получил газетную трибуну для пропаганды своих взглядов (разумеется, с цензурными ограничениями) и делал это в многочисленных статьях, очерках, фельетонах, рецензиях и т. д. на протяжении 35 лет, одновременно пытаясь достичь тех же целей, подавая записки в III отделение.

Пушкин же был нужен власти прежде всего в символико-декоративном плане, репрезентируя поддержку власти самым известным русским литератором. Предполагалось также (и частично осуществилось на деле), что Пушкин своими литературными текстами будет поддерживать и восхвалять царя и царствование.

В итоге Пушкин получил возможность работать в архивах (что тогда было очень непросто), публиковать свои исторические и литературные сочинения, а также весьма немалую финансовую поддержку со стороны правительства: синекуру (числился в Коллегии иностранных дел, где получал 5 тысяч рублей в год), а также ряд крупных ссуд. Однако газету с политическим отделом издавать ему не удалось, чему причиной – не только неуверенность в своих силах, но и недоверие властей. Правительству не нужна была вторая официозная газета (а не официозная – не нужна вообще), а в качестве редакторов подобного издания Греч и Булгарин устраивали его больше, поскольку не имели другой опоры, кроме правительства и III отделения, в то время как их потенциальные соперники располагали и другими ресурсами (аристократия и придворные связи у Пушкина; наука и Московский университет у Шевырева и Погодина), а в таких частично независимых союзниках власть не была заинтересована.

Выше было продемонстрировано немалое сходство в идеологических позициях и журналистской деятельности Пушкина и Булгарина. Конечно, можно описать и проанализировать и расхождения в их взглядах, и степень готовности каждого из них к компромиссу с властью (что не раз уже делалось исследователями), но при этом важно не упускать из виду, что по взглядам и действиям они были не столь далеки друг от друга, как это принято считать, а ожесточенные полемики, которые временами вспыхивали между ними, были порождены именно определенной близостью исходных позиций, ведь не секрет, что сильное противостояние возникает именно между представителями идейно близких течений (скажем, суннитами и шиитами, католиками и протестантами, большевиками и меньшевиками). Подобные схождения их позиций были, на наш взгляд, связаны и с неразвитостью и слабой дифференцированностью идейной сферы в тот период, и со слабостью общественных структур, когда государство почти полностью монополизировало не только политическую, но и общественную жизнь.