Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

Оба автора предлагают меры по защите молодого поколения от вредных идей. Меры эти сводятся к ужесточению контроля за молодежью.

По мнению Пушкина, чтобы усилить роль государства в воспитании, следует решительно «подавить воспитание частное» (XI, с. 44) и обучение за рубежом, а также затруднить службу (увеличить срок получения чина) тем, кто не учился в государственных учебных заведениях.

В государственных учебных заведениях Пушкин предлагает усилить контроль за учащимися, в частности в кадетских корпусах создать «полицию, составленную из лучших воспитанников» (XI, с. 45), за «возмутительные» рукописи – исключать из учебного заведения, и т. д. Булгарин тоже предлагает усилить контроль, но, в отличие от Пушкина, он больше полагается не на репрессивные меры, а на умелое «направление умов» – убеждение, ласку и справедливость. Показательно, что если Пушкин считает, что занятия литературой, публикации учащихся в журналах и т. п. «отвлекает от учения, приучает детей к мелочным успехам и ограничивает идеи, уже и без того слишком у нас ограниченные» (XI, с. 46), то Булгарин, напротив, предлагает «давать занятие умам, забавляя их пустыми театральными спорами, критиками и т. п.». Запреты театральных рецензий и споров приводят к тому, что «юношество обращается к другим предметам и, недовольное мелочными притеснениями, сгоняющими их с поприща литературного действия, мало-помалу обращается к порицанию всего, к изысканию предметов к порицанию, наконец, – к политическим мечтам и – погибели» (с. 110–111).

Любопытно сравнить эти две писательские записки, посвященные отечественной системе образования, с третьей, принадлежащей тоже перу писателя, А.А. Перовского (писавшего прозу под псевдонимом Погорельский), который одновременно был и крупным чиновником – попечителем Харьковского учебного округа. Она тоже написана в 1826 г. по повелению Николая I, но по тону резко отличается от записок Булгарина и Пушкина.

В просветительной идеологии присутствуют идеи счастья подданных и просвещения как средства достичь его. В российском изводе просвещенческой идеи абсолютная монархия выступает как лучшее средство достижения этой цели. У Перовского же слово «просвещение» полностью выхолащивается и теряет свой смысл. «Истинная цель народного просвещения, – согласно Перовскому, – должна состоять в воспитании настоящего поколения соответственно системе того государства, которому, по определению провидения, оно принадлежит. В России же при образовании юношества надлежит в особенности избегать всего, что только, каким бы то ни было образом, может ослабить приверженность к престолу, сему краеугольному камню всего огромного здания»[212]. Тут уже преданность престолу выступает как самоцель.

Соответственно, в отличие от Булгарина и Пушкина, в целом положительно оценивающих сложившуюся систему государственного образования, Перовский считает, что «наружный блеск <…> подал повод к ложному мнению, будто бы в самом деле Россия просвещается»[213], а на самом деле все обстоит неудовлетворительно. Он предлагает 1) редуцировать преподавание гуманитарных дисциплин, уделив основное внимание точным наукам (Пушкин, напротив, основное внимание уделил преподаванию истории), 2) отменить запрет на телесные наказания (Пушкин же предлагал его подтвердить), 3) не давать чины и дворянство за научные степени и заслуги, и т. д. Записку Перовского можно назвать консервативной, поскольку в ней совершенно отсутствует идея развития, совершенствования, прогресса на основе просвещения, из которой исходят Булгарин и Пушкин.

Взгляды Пушкина были более сложны и диалектичны, чем прямолинейные рассуждения Булгарина. Например, одобряя реформы Петра I, Пушкин отдает отчет в их драматических последствиях для населения. Но по большей части эта неодномерность пушкинских взглядов находила выражение в его художественном творчестве, а не в публицистике, исторических сочинениях и переписке. В целом же, на наш взгляд, исходные пункты и логика рассуждений у Пушкина и Булгарина схожи.

Разумеется, между ними были определенные различия, прежде всего в трактовке вопроса, на кого должно опираться правительство. Для Пушкина это – старинное родовое дворянство. Основной причиной оскудения дворянства он считал дробление имений между наследниками и полагал полезным ввести майораты в качестве предпосылки создания экономически и политически независимой аристократии, способной составить оппозицию абсолютизму и содействовать освобождению крестьян[214]. Булгарин же опору монархии видел прежде всего в «народе» и средних слоях общества[215]. В случае осуществления хотя бы первоочередных реформ – освобождения крестьян, укрепления законодательства, смягчения цензуры и т. п. – их пути бы во многом разошлись. Но в ситуации николаевского царствования, когда реформы шли медленно и со скрипом, у них были общие цели.

В рамках обрисованного выше спектра идеологических позиций Пушкин и Булгарин находились примерно в одной нише умеренных реформаторов, располагавшейся несколько левее центра, если считать таковым правительственную идеологию.

Взгляды подавляющего большинства населения, по крайней мере свободной его части, хоть в какой-то степени являвшейся субъектом исторического процесса (крепостные крестьяне становились таковыми только в случае бунтов), были более консервативными, чем правительственные.

Понимая, как и большинство «либеральных» идеологов того времени, что резкие перемены в стране невозможны, и Пушкин, и Булгарин стремились подтолкнуть правительство к постепенным переменам и, одновременно, подготовить общественное мнение к поддержке этих перемен.

Сравним теперь их практическую деятельность в этом направлении.

Если до восстания декабристов и Пушкин, и Булгарин (хотя в разной степени) принадлежали к лагерю «либералистов», поддерживали тесные связи с будущими декабристами и вызывали недоверие у правительства, то с приходом Николая I к власти оба они быстро поняли, что теперь вне правительственных инициатив реформаторская деятельность невозможна, и заключили с правительством союз. Различия в их социальном статусе обусловили тот факт, что Булгарин сделал это через III отделение Собственной его императорского величества канцелярии, находящейся под управлением доверенного лица царя графа А.Х. Бенкендорфа, а Пушкин путем непосредственного общения с царем (хотя в итоге сношения часто шли, а решения зависели от того же Бенкендорфа).

Деятельность Булгарина как журналиста и агента III отделения проанализирована нами в других работах, к которым и отсылаем читателя[216]. Там продемонстрировано, что сотрудничество с III отделением позволяло Булгарину и Гречу противостоять в ряде случаев цензуре (проводя, несмотря на ее сопротивление, некоторые материалы в печать), получать иногда эксклюзивную информацию, а также (и это главное) защититься от репрессий за уже опубликованные материалы из-за недовольства императора, крупных сановников и других влиятельных лиц. Издатели «Северной пчелы», со своей стороны, во-первых, публиковали в газете материалы, нужные правительству; во-вторых, помещали в «Северной пчеле» или в зарубежных изданиях статьи, полемизирующие с негативными по отношению к России зарубежными публикациями; в-третьих, снабжали в ряде случаев III отделение информацией, почерпнутой из переписки с читателями, поступивших в редакцию, но не публикуемых статей, бесед с посетителями, наблюдений во время поездок и т. д.; в-четвертых, писали по заказу III отделения экспертные записки по ряду вопросов.