Варлен Стронгин - Александр Керенский. Демократ во главе России

Дом Распутина находился под постоянным внешним наблюдением и охраной тайной полиции, а сменяющие друг друга министры внутренних дел тратили баснословные деньги за информацию о «божьем человеке». Чрезвычайная следственная комиссия, созданная Керенским от имени Временного правительства, раскрыла поистине чудовищную картину деятельности Распутина и его камарильи. Вокруг царицы и ее преданнейшей фрейлины Анны Вырубовой вились льстецы и бесчестные люди, связанные с германской секретной службой, вышедшей прямо на Распутина. Улики ошеломили Александра Федоровича. Министр внутренних дел А. Н. Хвостов позднее сказал ему, что через Распутина немцы получали наиболее секретные планы русского Генерального штаба. Распутину помогал его друг, тибетский знахарь Бадмаев, использовавший для лечения травы, коренья, настои. Именно в это время царица настойчиво советует царю в письмах принимать капли, предписанные Бадмаевым. Однажды Распутин, находясь под хмельком, проговорился князю Юсупову, что бадмаевские капли могут вызывать «душевный паралич, а также останавливать или усиливать кровотечение». Александра Федоровна властвовала честолюбиво и осознанно, и Николай II покорно нес свое бремя, наверное помня, что рожден «в день Праздника Великого долготерпения». И хотя даровал России конституцию, вел себя как самодержец. Вместе с тем, к удивлению Александра Федоровича, проявил безучастность в момент отречения от престола, в чем, видимо, видел «Божий промысел». Николай, конечно, знал о «художествах» Распутина, но не отдавал себе отчета в том, что за пределами дворца они отражаются больше, чем любая революционная пропаганда. Но царь считал себя обязанным уступать Александре Федоровне во всем, что касалось наследника. Лишь к осени 1916 года царь стал явно проявлять признаки усталости от Распутина. После убийства Распутина в декабре 1916 года во дворце не произошло существенных перемен, ибо все-таки «царь был центральной фигурой в драме, которая близилась к трагическому завершению», – подвел итог деятельности «старца» Александр Федорович Керенский.

Убийство Распутина, совершенное великим князем Дмитрием Павловичем, князем Феликсом Юсуповым и реакционным депутатом Думы Пуришкевичем, выглядело в его глазах незаконным. Когда-то и он был сторонником индивидуального террора, своего рода бунта одиночек. А теперь российский бунт пугал его, будто он видел Пугачевское восстание, сметающее всех и вся на своем пути, похожее на то, к чему стремились большевики, или Думу прежних созывов – «бунт на коленях», унизительный и неэффективный, с которым играючи расправлялся царь. У Александра Федоровича хранился протокол роспуска Думы.

«Председатель. Объявляю заседание Думы открытым. Предлагаю Государственной Думе стоя выслушать высочайший указ. (Все встают.)».

«Поднял членов Думы, чтобы потом бросить на колени», – сокрушенно покачал головой Александр Федорович, но набрался духа дочитать протокол.

«Товарищ председателя Государственной Думы Протопопов. Указ Правительствующему сенату. На основании ст. 99 основных государственных законов повелеваем: занятия Государственной Думы прервать с 3 сентября сего года и назначить срок их возобновления в соответствии с указом нашим… в зависимости от чрезвычайных обстоятельств… На подлинном собственного его императорского величества рукою подписано: „Николай“. В царской Ставке 30 августа 1915 года.

Председатель. Государю императору «ура!». (Долго не смолкающие крики «ура!».) Объявляю заседание Государственной Думы закрытым».

«Крики были. Приверженцев самодержавия. Но не вся Дума исступленно боготворила царя. Не все упали на колени перед ним», – отметил про себя Александр Федорович. Он не совсем точно определял характер царя как безучастного, безвольного человека, легко отрешившегося от власти. Понял это позднее, в первые дни после Февральской революции, когда Чрезвычайная следственная комиссия в личных бумагах Николая обнаружила анонимную записку, казалось, фантастического содержания, бывшую не чем иным, как планом императора по удержанию власти:

«I. Назначить на высокие государственные посты только бесконечно преданных Единой Царской Самодержавной власти.

II. Манифестом Государя должна быть распущена Государственная Дума.

III. В обеих столицах и городах, где ожидаются особенно острые выступления революционной толпы, ввести военное положение.

IV. Закрыть все органы левой и революционной печати».

Как выяснила Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, план императора, выглядевший анонимной запиской, был составлен в так называемом «Кружке Римского-Корсакова» и отнюдь не музыкантом. Ее готовил, судя по содержанию и тону, министр внутренних дел А. Д. Протопопов, назначенный на пост 6 сентября 1916 года. Александр Федорович был предельно огорчен тем, что после его отъезда из Саратова, где он вел беседы со многими ведущими политическими деятелями, все они были арестованы.

Тогда Керенский встретился с Протопоповым, как и он, уроженцем Симбирска, с которым поддерживал хорошие отношения. «Сейчас мы все уладим!» – улыбаясь, по-дружески объявил Протопопов и тут же дал телеграмму об освобождении указанных Керенским лиц. Александра Федоровича озадачило то, что Протопопов встретил его в жандармском мундире, который надевал редко, а в дальнейшей беседе говорил странные вещи и моментами походил на сумасшедшего, хотя до этого был нормальным, интеллигентным, хорошо воспитанным человеком. Перемена в нем объяснялась тем, что он страдал неизлечимой венерической болезнью и, как выяснилось, даже лечился у доктора Бадмаева, где повстречался с Распутиным, которому, по всей видимости, не стоило труда подчинить себе человека с разрушенной психикой. И еще тогда подумал Александр Федорович, что землячество – большая объединяющая сила. Ведь Протопопов освободил людей, близких своему политическому противнику. Незадолго до своей смерти Протопопов писал: «Начало выкристаллизовываться рабочее движение. То тут, то там вспыхивают стачки. Мы были вынуждены разработать план для подавления рабочего движения, если оно будет носить насильственный характер». Мы – это он и Николай. Согласно намеченному ими плану был разогнан центр патриотического движения оборонцев среди рабочих, а в том же месяце, 26 января 1917 года, были арестованы все члены «рабочей группы», за исключением полицейского агента Абросимова. Император сообщил Протопопову, что немедленно отправляется в Ставку, чтобы перебросить в столицу необходимые армейские подразделения. Перед отъездом из Петрограда царь подписал указы Сенату как об отсрочке, так и о роспуске Думы, не проставив на документах дату, и вручил их князю Голицыну. Александру Федоровичу показалось, что царь сделал это не столь страстно, как прежде, он был равнодушен к своей судьбе. Смирился с нею, когда не было иного выхода.