Мэтт Дикинсон - Другая сторона Эвереста

В базовом лагере, в который мы добрались к трем часам ночи. Ричард продолжал вести себя неадекватно. Сандипу пришлось заставлять его пить.

Этот эпизод подтвердил опасность высоты и пошатнул мою уверенность в физической форме Брайана. Он продемонстрировал такую мощь по пути в передовой базовый лагерь, что проблемы на спуске стали для меня неожиданностью.

— Не беспокойся, Мэтт, — уверял он меня на следующий день, — это всего лишь кратковременный сбой. Так бывало и раньше на первом выходе в ПБЛ. На втором все будет гораздо лучше.

Это было характерно для Брайана — искать меня после неудачи, чтобы заверить в своих силах. Вчера у него выдался тяжелый день, но он не выказал ни тени жалости к себе. Ему действительно стало значительно лучше после нескольких дней отдыха.

Для Ричарда этот случай закончился не так счастливо. По прибытию в базовый лагерь он узнал печальную новость, что сумка, украденная в наше отсутствие из палатки со снаряжением, оказалась его. В сумке был портативный компьютер и приличная сумма денег. Лишиться денег было плохо, но лишиться компьютера было ещё хуже. На нём Ричард собирался делать свои репортажи для «Фаиненшел Таймс».

Подавленный и возможно всё ещё пребывавший в шоке от внезапного ухудшения состояния на леднике Ричард на следующий же день принял скоропалительное решение. Услышав, что в Катманду уходит джип с Нэдом Джонсоном, он решил завершить экспедицию.

Он собрал остатки вещей, пожал руки озадаченным участникам и уехал, объявив, что он проведет несколько дней в Катманду, а потом улетит в Европу.

На прощание Ричард согласился оставить свою роскошную палатку. Брайан и Барни заняли её с впечатляющим проворством, отвергнув претензии конкурентов простым способом, забросив в неё все свои пожитки примерно через тридцать секунд после того, как «Тойота» с Ричардом скрылась из вида.

Утром 27 апреля, через четыре недели после начала экспедиции, Саймон стоял перед нами с ноутбуком в руках, читая дальнейший распорядок. По нашей акклиматизационной программе нам следовало во второй раз подняться в лагерь 3 (ПБЛ) и оттуда всей команде впервые выдвинуться в лагерь 4 на Северном седле.

«Кружка, ложка, зажим, обвязка, спальный мешок, бутылка для воды, пи-бутылка…»

Выдался ясный день. Каждая деталь северного и северо-восточного гребней была чётко очерчена в искрящемся свете. Треугольная вершина Эвереста смотрелась сквозь волнистую пелену теплового потока, идущего ото льда обманчиво близко.

Подъём на Северное седло является самой важной частью акклиматизационной программы. Сначала мы шли на кошках по крутому льду по закрепленным норвежцами верёвкам. Мы знали, что подъём потребует больших физических усилий и психологического напряжения, так как маршрут лавиноопасный, а высота достаточна, чтобы резко снизить скорость продвижения.

На седле произошла одна из самых жутких трагедий, когда-либо имевших место на склонах Эвереста. В 1922 году лавина унесла жизни семи шерпов британской экспедиции под руководством Хона С. Дж. Брюса. Мэллори писал об ужасе случившегося и о спасательной операции, в ходе которой два шерпа были вытащены живыми из трещины, в которую их снесло лавиной.

В последующие годы Северное седло сохраняло свою плохую репутацию. В 1990 году на его ледовом склоне погибло три испанских альпиниста из экспедиции, ведомой С. П. де Таделом.

Устрашающий вид ледовой стены действовал, как и следовало ожидать, на наши нервы. Сознание того, что миллионы тонн льда могут в одни момент обрушиться сверху, неотступно наследовало нас.

Ал Хинкс готовил свою цифровую видеокамеру для первого значительного съемочного дня. Выход на седло — это ключевой эпизод фильма и первая возможность для Ала проявить своё искусство кинооператора. Я сильно надеялся, что облегченные камеры не подведут, и у нас будет несколько часов, чтобы Ал ознакомился с работой Sony.

Кис и я были заняты простой задачей физически выдержать подъём, и я даже не предполагал, что мы сможем оказать Алу помощь. Я был твёрдо уверен, что к исходу дня поднимусь на несколько тысяч футов выше моего предыдущего личного высотного рекорда. Но внутри подкатился приступ страха, что не дойду до лагеря 4, не имея соответствующей подготовки.

Стыдно сказать, но в этом случае огромный груз ответственности за высотные сцены ляжет на Ала и Киса.

Я мазнул на палец солнцезащитный крем и жирно смазал лицо и руки, боясь пропустить нижнюю часть носа и ушей, особенно страдающих от отраженных от льда солнечных лучей.

Мы снимали, как наша команда собирает последнее снаряжение и нестройной цепью покидает ПБЛ. Шерпы ушли раньше и уже появились в виде черных точек в основании седла, когда мы перешли с каменистой морены на ледник. Затем мы взяли правее, под северо-восточной гребень Чангцзе, по пути, впервые открытом британской экспедицией.

По своей привычке Ал не пошёл со всей группой, а копошился в куче снаряжения около палатки. Когда через час я оглянулся, то увидел его идущим быстрым шагом, чтобы догнать нас.

Мы часто обсуждали с Кисом причину такого его поведения. Без сомнения, Ал был быстрее любого из нас, быстрее при любых обстоятельствах, но, несомненно, он смог бы замедлить свой темп и идти вместе с нами. Мы все знали, что Ал одиночка, но иногда его поведение трудно было назвать иначе, как антиобщественное, Я думал, что это была своего рода психологическая установка — подсознательное стремление, возможно, подчеркнуть своё превосходство в мастерстве. Если это было так, как думало большинство участников экспедиции, то в этом не было никакой надобности, все и так знали, что он был из другой лиги.

Перед седлом местность выполаживается в ледовое плато с легким уклоном, образуя скруглённую долину, которая является самой южной оконечностью ледника Восточный Ронгбук. В этом естественном амфитеатре звуки носятся туда и обратно, отражаясь от стен, и даже за километр можно слышать голоса идущих шерпов. Другой аккомпанемент создают камни, падающие с Чангцзе, и грохот от их падения отзывается эхом по леднику.

В отсутствии облаков солнце печёт очень сильно. К полудню я уже почувствовал, что начинаю сгорать, действие крема закончилось. Я намазался снова и посоветовал Кису сделать то же самое. У Киса кожа была светлее, и, обгорая, она всякий раз слезала пластами, его нос был постоянно кроваво-красный от ожога.

Через три часа после выхода из ПБЛ мы подошли к подножью седла. То, что мы увидели над нами, не успокоило мои и так натянутые нервы. На расстоянии ледовая стена выглядела впечатляюще, но от основания она имела жутковатый вид. Стена простиралась в небо в виде пренебрегающих законы гравитации сераков (массивных свободно стоящих ледовых башен) и висячих ледников, огромных масс материи, удерживаемых вместе только сцеплением крошечных кристаллов льда друг с другом.