Феликс Медведев - О Сталине без истерик

Быть субъектом слишком тяжело. Легче – объектом. Слишком тяжело – личностью, легче – коллективом! Слишком тяжело нести за все ответственность – легче объявить, что человек подчинен естественным «законам» развития общества.

Первой характерной чертой «гомо советикуса» является одобрение и принятие любого одобрения руководства. Причем – искреннее одобрение. Второй – наивное и неосознанное иезуитство того типа, как его изобразил Достоевский в облике Эркеля – одной из эпизодических личностей «Бесов» – честного, чувствительного и приятного в личной жизни человека, но способного на самые большие подлости во имя «высшей идеи»:

«Исполнительная часть была потребностью этой мелкой, малорассудной, вечно жаждущей подчинения чужой воле натуры – о, конечно, не иначе, как ради “общего” и “великого дела”. Но и это было все равно. Ибо маленькие фанатики, подобные Эркелю, никак не могут понять служения идее иначе, как слив ее с самим лицом, по их понятию выражающему эту идею. Чувствительный, ласковый и добрый Эркель быть может, был самым бесчеловечным из убийц…» (Достоевский «Бесы», часть 3, глава 5).

Первое впечатление, которое оставляет «гомо советикус», – незрелость. Именно наивная способность верить даже в собственную ложь, сознательное отбрасывание всего того, что обличает эту ложь, психическое и теоретическое оправдание самой дикой подлости во имя «высших целей» – все это составляет психологию среднего «гомо советикуса». Наивно полагать, что какая бы то ни было тирания держалась на подлецах. Носитель любой, даже самой страшной диктатуры, это честные фанатики. Сознательных подлецов всегда мало, и они не приносят столько зла, как честные фанатики.

Общественная система в Советском Союзе способствует развитию именно Эркелей, начиная с песенок, со школьной системы с насильственным воспитанием так называемого духа коллективизма, то есть с уничтожением всякой индивидуальной сущности человека.

Что касается положения в Советском Союзе, писатель Леонов считает, что главной и единственной важной проблемой является нахождение и устранение причин, сделавших возможной сталинщину. К сожалению, власть еще до сих пор всеми возможными средствами замедляет либерализацию.

– О советских лагерях, – говорит Леонов, – будут писать еще восемьдесят лет.

Леонов прав. Тема концлагеря в русской литературе находится только в зачатке. Год тому назад Хрущев заявил, что редакции литературных журналов получили около десяти тысяч романов, рассказов и воспоминаний на концлагерные темы, что, впрочем, и не так уж много, потому что считается, что в течение трех десятков лет в лагерях постоянно находилось от 8 до 12 миллионов человек.

Несмотря на то, что из огромного количества этих произведений опубликована совсем незначительная часть («Это очень опасная тема и трудный материал», – сказал Хрущев), советские журналы все больше и больше становятся похожими на анналы о злодеяниях инквизиции Филиппа II. Большинство реабилитированных, которые имели счастье дожить до середины 1950-х годов и выйти из лагеря, не желают молчать. Так что у советской власти сегодня имеются только две возможности: снова загнать в лагеря всех реабилитированных (чего Хрущев не хочет и уже не может сделать) или дать им свободно высказываться. Это последнее сейчас как раз и происходит, и тормоза действуют все слабее. После повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» наибольший интерес в этом году вызвали воспоминания генерала армии А. В. Горбатова, напечатанные в 3, 4 и 5-м номерах «Нового мира» за 1964 год.

Самые потрясающие места в его воспоминаниях, где Горбатов описывает советские тюрьмы и лагеря, в которые он попал перед Второй мировой войной по ложному доносу. Писатель называет и настоящие имена своих мучителей, которые до сегодняшнего дня продолжают существовать безнаказанно:

«Но вскоре меня стали опять вызывать на допросы, и их было тоже пять. Во время одного из них я случайно узнал, что фамилия моего изверга-следователя Столбунский. Не знаю, где он сейчас. Если жив, то я хотел бы, чтобы он мог прочитать эти строки и почувствовать мое презрение к нему не только теперь, но и тогда, когда я был в его руках. Думаю, впрочем, что он это хорошо знал. Кроме следователя, в допросах принимали участие два дюжих палача. И сейчас в моих ушах, когда меня, обессиленного и окровавленного, уносили, звучит зловеще шипящий голос Столбунского: “Подпишешь, подпишешь”. Выдержал я эту муку и во время второго круга допросов. Но когда началась третья серия допросов, как захотелось мне скорее умереть!»

Горбатов дает картины лагерного режима и показывает отношение власти к уголовникам и к «врагам народа»:

«Охрана во главе с начальником ладила с уркаганами, поощряла их склонность к насилию и пользовалась ими для издевательства над ”врагами народа”».

«На более тяжелую работу посылали, как правило, ”врагов народа“, на более легкую – ”друзей“, то есть уркаганов».

По поводу женских лагерей Горбатов пишет: «…Ведь это были наши матери, жены, сестры, дочери, чаще всего осужденные как члены семьи ”врагов народа“. Если мы не знали за собой никакой вины, то нас хоть в чем-то обвиняли, а эти несчастные были просто жертвами жестокого и открытого произвола».

Эти слова правды о действиях господства преступной сталинщины и трагедии русского и других советских народов ставят проблему, которую до сего времени обходили молчанием. Это вопрос людей, которые активно боролись против сталинщины еще задолго до 1956 года и говорили правду о положении в Советском Союзе… Так, например, известен случай Ивана Солоневича, которому удалось в 1934 году бежать на Запад из одного северного концлагеря. Он затем написал очень популярную книгу «Россия в концлагере». Между тем Иван Солоневич все еще считается «предателем трудового народа, наймитом капитализма» и т. д.

Таким образом, сегодня в СССР официально существует двойственное отношение и к сталинщине, и к борцам против нее. С одной стороны, сталинщина осуждается и объясняется антинародным преступным явлением, с другой – осуждаются антисталинцы. Рано или поздно это ненормальное положение должно быть устранено, а поскольку антисталинские силы находятся сегодня в сильном наступлении, то, судя по всему, этот вопрос вскоре будет внесен в повестку дня…

Все глубоко уверены, что борьба со сталинщиной только началась и настроены в отношении исхода этой борьбы оптимистически.

В Москве я слышал, что среди колхозников популярна пословица: «Ленин дал нам землю, а Сталин отобрал».