Путешествие по жизни в науке из века ХХ в век XXI - Александр Иванович Журавлев
Непосредственно в группе Б.Н. Тарусова были также В.Н. Беневоленский, я и Саша Попов.
Шло жаркое лето 1957 года. Мне дали отдельную комнату. Я был доволен, работал один, никто не мешал целый день – сам мыл посуду, сам получал и готовил реактивы-растворы, сам брал навески препаратов, сам определял-титровал перекиси и альдегиды, определял окисленные жирные кислоты. Но один. Я привык работать один. Всё было хорошо, но у соседа Александра Панфиловича было 4 лаборанта. Большую часть рабочего дня они ничего не делали, сидели, болтали.
И вот как-то в пятницу, когда было очень жарко, температура подходила к 32 °C, я подошел к Александру Панфиловичу и попросил у него одного из 4 лаборантов. Этот милый человек – «отец родной» в коллективе, сделал крайне озабоченное лицо: «Но они у меня перегружены. Пойдем посмотрим».
Пошли. «Маша, как у тебя с работой?» Маша тут же изобразила бешеную деятельность, стала хватать посуду (чистую) и интенсивно её мыть.
«Нина, как у тебя с работой?» Нина оказалась ещё большей артисткой. Она тут же уселась за весы и сказала, что ей некогда разговаривать. Такими же «занятыми» оказались Валя и Вера.
«Вот видите, они у меня все перегружены!» – сказал Александр Панфилович по окончании этого спектакля.
Мне стало грустно. Я сел у себя в комнате и стал размышлять, и тут вспомнил: мне же говорили, что Александр Панфилович страшно переживает, он даже Тарусову жаловался, как это так – он работает, работает, а прорыва в результатах нет, а у Журавлева всё получается. Вот и выдал мне «отец родной». Была пятница, к трём часам температура подкатила к 32 °C. Как только рабочий день закончился, весь коллектив дружно через проходную повалил мимо дома сразу на пляж. Институт биофизики стоит на высоком берегу канала Москва-Волга, прямо рядом с замечательным песчаным пляжем. С горя я тоже пошёл на пляж, окунулся, поплавал, однако на пляже в такую жару долго не выдержал и грустный пошёл домой. Ушёл, очевидно, вовремя. Дома засел за обсчёт и оформление результатов опытов. Мне очень помогала жена. Эмма отобрала у меня портативную печатную машинку, редактировала и печатала мой текст. Надо сказать, что по стилистической грамотности она оказалась гораздо выше меня, и её помощь была позже решающей в оформлении моей кандидатской и начале оформления докторской диссертаций.
В понедельник я также не очень весёлый пошёл на работу. В лаборатории была суета: «Александр Иванович, у нас Александр Панфилович умер, перегрелся в пятницу на пляже и на пляже умер». Жалко было мужика, красивый, и умер преждевременно. Похоронили мы его всем коллективом Института. Уважаемый был человек Казаев.
Через 3 дня вызвал меня Б.Н. Тарусов и сказал, чтобы я принял имущество и лаборантов Казаева. У меня оказались 3 комнаты, 2 лаборанта и масса реактивов и материальных ценностей. Работа быстро двигалась вперёд.
Интриги в науке
Чтобы после написания книги закрепить свой приоритет в разработке механизмов свободнорадикального окисления при лучевом поражении в тканях животных и человека, Б.Н. Тарусов впервые добился разрешения на проведение открытой научной конференции – симпозиума, с печатанием кратких трудов, своих и сотрудников. Шёл 1957 год, работал Железный занавес, всё было засекречено, но разрешение главк во главе с А.И. Бурназяном дал, и это был исторический шаг советской науки.
Вот этого, т. е. потерю приоритета, не смог перенести «всесильный» профессор Николай Маркович Эмануэль – один из учеников лауреата Нобелевской премии, Вице-президента Академии наук, академика Николая Николаевича Семёнова – директора основанного им Института химической физики АН СССР.
А всесильным Н.М. Эмануэль был потому, что он был при своём шефе академиком, Секретарем отделения химии, биохимии, биофизики и физической химии. В его руках была исполнительная власть по этим наукам.
Н.М. Эммануэль успешно изучал свободнорадикальное окисление в неживых системах, в жидких фазах, в нефти, технических смазках, в пищевых жирах, а вот в биологии он опоздал – и увидел, что «прозевал», только ознакомившись с книгой Б.Н. Тарусова. Он и предложил Б.Н. Тарусову конференцию не проводить, поработать совместно несколько лет, а затем выступать дружно – вместе.
Б.Н. Тарусов не согласился и в 1957 году решил проводить эту первую открытую научную конференцию и опубликовать труды, хотя и очень скромные, но это должны были быть приоритетные труды.
Видя, что остановить конференцию не удастся, Н.М. Эмануэль попросил включить в программу свой доклад и доклад своих сотрудников на неживых объектах. Б.Н. Тарусов не отказал, и труды были напечатаны с работой Н.М. Эмануэля и Е.Б. Бурлаковой в сборнике: Биохимические и физико-химические основы биологического действия радиации. М.: Изд-во МГУ, 1957. 44 с. – под его редакцией.
Ну, не мог этого стерпеть тогда ещё профессор Николай Маркович Эмануэль. В соответствии с тогдашней модой написал он в КГБ донос, что-де Тарусов разгласил для империалистов нашу великую тайну. Повезли Бориса Николаевича на Лубянку и дали 24 часа, чтобы он написал объяснение к 12 часам следующего дня. Весьма грустный пришёл Б.Н. на работу и сообщил нам, что документ налицо, труды опубликованы и он там на обложке ответственный редактор.
Попросил я у него время для поиска «выхода» из ситуации до 9 утра, и к 2-м часам ночи меня осенило. Думать надо! Редактор-то он – Б.Н., редактор, а доклада его в сборнике нет. Не разобрались редакторы в почерке в его рукописи, так и издали без него, но с докладами Бурлаковой Е.Б., Журавлева А.И. и – ха! – самого Н.М. Эммануэля.
К 10 часам Б.Н. уже напечатал объяснение, что дескать секрет-то разгласили: сам Н.М. Эммануэль, Бурлакова и Журавлев. Ну, Бурлакова Елена Борисовна и Журавлев А.И. в 1957 году мелковаты были, даже не кандидаты. А вот самого Н.М. и повезли на Лубянку. Привезли и изумились – сам разгласил и сам же донес донос. Что делать?
Поехали к лауреату Нобелевской премии Николаю Николаевичу Семенову за разъяснениями. Тот, конечно, пошутить любил, но тут взорвался. «У меня в Институте, – говорит, – твою… – говорит, – и такое?!. Если через три часа Б.Н. Тарусов мне не перезвонит, что принял твои, Коля, извинения, сажайте его, ребята, в свой „черный ворон“ и… и по всему закону, за разглашение тайны… туда его!»
Борис Николаевич – душа-человек, извинения, конечно, принял и Н.Н. Семёнову об этом позвонил. Вот с тех пор Тарусов и Эммануэль и стали «друзьями». Но в отношении Журавлева Николай Маркович выразился твердо: «А этого надо повесить», и в коллектив получивших впоследствии Государственную премию за свободнорадикальное окисление за такие советы
