Анатолий Жигулин - Черные камни
В ответ на обычные наши ответы: «борьба с бюрократизмом», «помощь ВКП(б) и ВЛКСМ», «изучение известных трудов» на нас орали:
– Вы врете! Показаниями других участников доказано, что вы в своей программе ставили перед собою антисоветские задачи:
1) Антисоветская агитация.
2) Террористические акты.
3) Вооруженное восстание против Советской власти. Вооруженное восстание не предусматривалось самыми секретными пунктами нашей программы. Да и смешно вообще было такое предполагать. Три десятка мальчишек с пистолетами хотели силою свергнуть Советскую власть?!
Думаю, что версия о подготовке к вооруженному восстанию и к террористическим актам появилась с подсказки следователя в воспаленных от припоминания мозгах А. Чижова. Он же, вероятно, сообщил и об «обожествлении Сталина». К слову сказать, в протоколах имя Сталина никогда и нигде не называлось, оно заменялось словом «Вождь» с большой буквы.
Опять пошли многочасовые и перекрестные допросы. Мне показали протокол о вооруженном восстании, подписанный Борисом. Подпись была очень похожа на Борькину, но я не поверил. Белков сказал (он, как и Харьковский, вел одновременно и меня, и Бориса):
– «Маленький фюрер» признает, а его правая рука не слушается и упирается!
Спустя два-три дня я нашел в уголке прогулочного дворика окурок от «Беломора», сплющенный и почти засыпанный пылью и мелом. В окорке оказалась записка, написанная грифелем: «Признавать все, ради сохранения жизни. На суде мы откажемся и расскажем, какое было следствие. Б. Б.» Почерк не вызывал сомнений.
И сочинилось у меня такое стихотворение:
Б. Батуеву
Ты помнишь, мой друг? – На окне занавеска.За черными стеклами – город во мглеТень лампы на стенке очерчена резко,И браунинг тускло блестит на столеТы помнишь, мой друг, как в ту ночь до рассветаВ табачном угаре хрипел патефон.И голос печально вытягивал: "Где ты? "И таял в дыму, словно сказочный сонТы помнишь, мой друг, наши споры горячие?…Мы счастье народу, найти поклялись!И кто б мог подумать, что нам предназначеноЗа это в неволе заканчивать жизнь?!Конечно, ты помнишь все это, Борис,Теперь все разбито, исхлестано, смято -В тридцатом году мы с тобой родились,Жизнь кончили в сорок девятом…Ты слышишь меня? Я сейчас на допросе,Я знаю: ты рядом, хоть, правда, незрим,И даже в ответах на все их вопросы,Я знаю, мы вместе с тобой говорим!Мы рядом с тобою шагаем сквозь бурю,В которую брошены дикой судьбой.Тебя называют здесь «маленьким фюрером»,Меня – твоей правой рукой!Здесь стены глухие, не слышно ни звука.Быть может, не встретившись, сдохнуть придется.Так дай же мне, Боря, хоть мысленно руку,Давай же хоть мысленно рядом бороться!Борьба и победа! – наш славный девиз!Борьба и победа! – слова эти святы!В тридцатом году мы с тобой родились,Жизнь начали в сорок девятом!
Январь 1950. ВТ УМГБ ВО, камера 2-я левая.
Лет десять или даже больше назад, когда Б. А. Слуцкий был жив и здоров, мы гуляли как-то поздним вечером по темной коктебельской набережной. О моем деле, о КПМ он уже знал – я никогда ни от кого не скрывал сущность нашего дела. И к чему-то Борис Абрамович спросил:
– А стихов не писали там, в тюрьме, в лагерях?
– Сочинял без пера и бумаги. Но печатать их не собираюсь.
– Наизусть помните?
– Да, очень многое помню наизусть.
– Прочтите что-нибудь.
Я прочел только что процитированное стихотворение.
– Эти стихи несут, таят, нет, «таят» не подходит, именно несут в себе тяжкий груз исторической драмы – и лично вашей, и общей для всей страны…
Здесь, пожалуй, стоит сказать о происхождении грифеля, которым была написана найденная мною записка Бориса Батуева.
Николаю Стародубцеву во время подписания протокола допроса удалось украсть со стола следователя длинный простой карандаш, о чем он сразу же мне с радостью сообщил. Николай уничтожил деревянную «рубашку» карандаша (изгрыз и спустил в унитаз). А небольшие кусочки грифельного стержня вскоре нашли в прогулочных двориках, многие члены КПМ, оповещенные с помощью перестукивания и записок, оставляемых в бане, о местах, где следует искать грифель (обычно в правом углу дворика под слоем пыли).
Приказ Бориса Батуева: «Признавать все, ради сохранения жизни» – был получен мною и другими членами КПМ в январе 1950 года. И мы стали давать следственному отделу нужные ему показания. В это время и были оформлены и подписаны компрометирующие нас и КПМ протоколы допросов. Мы утешали себя словами Бориса:
«На суде мы откажемся и расскажем, какое было следствие».
Казалось бы, что все уже закончилось. Однако меня продолжали вызывать на допросы. Бесконечно составлялись все новые и новые редакции моих «признаний». Однажды я обратил внимание на дату протокола, который я подписывал недавно, в январе 50-го. Она была… октябрьской. Да, в начальном графе протокольного листа стояло какое-то число октября 1949 года! Я выразил следователю недоумение. Он ответил:
– Это не имеет никакого значения. Признался ведь. Какая разница, когда признался?…
Спустя значительное время я понял, для чего менялись даты наших «признаний». Следственный отдел не устраивал тот факт, что руководители КПМ (кроме А. Чижова), несмотря на муки и избиения, долгие месяцы не давали необходимых следствию показаний. Вот они и оформили задним числом выбитые из нас поздние «признания». Создали на бумаге стройную, безупречную – без сучка, без задоринки – картину следствия.
О том, что Борис Батуев твердо держался на следствии, как было договорено на Кадетском плану, свидетельствуют, в частности, копии протоколов обысков, произведенных сначала лишь в его комнате, а позднее – во всей квартире Виктора Павловича Батуева. Они сохранились, оба протокола, в семье Батуевых: от 8 октября 1949 года и от 26 ноября 1949 года. Скорее это не копии, а дубликаты, ибо подписи лиц, производивших обыски, сделаны не через копирку, а непосредственно химическим карандашом.
Первый чрезвычайно интересен как документ о КПМ вообще и сравнительно невелик. Я приведу его полностью.
ПРОТОКОЛ ОБЫСКА
1949 года октября 8 дня я, начальник отделения УМГБ Воронежской области майор Белков, в присутствии сотрудников УМГБ Воронежской обл. майора Харьковского и капитана Максимова и хозяйки квартиры Батуевой Ольги Михайловны, на основании ордера № 229 произвел обыск в комнате Батуева Бориса Викторовича по ул. Никитинской д. № 13.
При обыске изъяты следующие обнаруженные документы и предметы:
1. Ученическая резинка с вырезанными на ней буквами «КПМ».
