Владимир Зюськин - Истребители танков

Заянчковский показал их Сапожникову. Тот перелистал, посмотрел, одобрил начинание и подозвал меня: «Текст на машинке ты печатал? Вот, смотри на «Правду», «Суворовский натиск», «За Родину». Видишь: колонки все ровные и недлинные? Красиво и читать удобно. А у тебя то строка заходит за черту, то место пустое остается. Надо делать аккуратно. Это очень нужная работа. Нас, может, не будет, а книга останется и сохранит потомству наши фронтовые дела… И пиши обо всем: как воюют, чем питаются, как живут. Про дождь, про снег — про все, что солдату приходится переносить. Помещай письма бойцов домой, из дома — к ним. Как там без мужиков управляются наши жены, матери, старики, дети… Пиши и о том населении, которое освобождаем. Сейчас многое кажется обыденным. Но пройдут годы, и это, привычное для нас, будет вызывать у молодежи высокие чувства».

Я было возразил: надо много бумаги и времени. Но Сапожников улыбнулся и обратился к Заянчковскому: «Артем Савельевич, выдай ему столько бумаги, сколько потребуется. А времени у нас хоть отбавляй: сиди — пиши, лежи — пиши, стоя пиши и во время движения — как Маяковский. Он не расставался с карандашом».

Стоял август. Жара такая, что дышать нечем. А тут еще преследовал трупный запах: на дорогах валялись мертвые лошади, убитые враги. Душил запах гари. Под Харьковом Нежурину запомнились светлые от пожаров ночи. «Отобьем село, входим в него, а на месте домов — угли да разбитые печи…»

Горели не только строения, но и поля. 22 августа, когда фашисты начали выводить из Харькова силы, город полыхал морем огня. Не было сил смотреть, как сгорает труд тысяч советских людей. И когда был отдан приказ идти в атаку, бойцы, полные ярости и ненависти, приняли его с радостью.

При свете зловещего зарева шли бои за улицы, за дома. Орудийный огонь на фоне огня, охватившего здания. Разрывы снарядов, грохот падающих перекрытий.

Утром 23 августа город был очищен от захватчиков. Большая часть немецкой группировки, засевшая в Харькове, была уничтожена. Но глазам освободителей предстали дымящиеся развалины. Казалось, что израненный город испытывает состояние предсмертной агонии и нет такой силы, которая смогла бы вернуть ему жизнь…

В журнале боевых действий бригады сделана запись, помеченная 23 августа:

«Противник выбит из Харькова и отошел на западный берег реки Уды. Бригада в составе 1844-го и 1848-го полков поддерживает 73-ю гвардейскую дивизию 7-й гвардейской армии. 1846-й полк — в подчинении 53-й армии».

На прицеле — труба

Враг, выбитый из Харькова, отступал на запад неохотно. Откатится на несколько километров — закрепится. И отгородится стеной огня. На очередном таком этапе комбат Халтурин ушел в рядах наступающей пехоты (он часто так делал, чтобы корректировать огонь с передней линии). Вместо себя оставил командира второго огневого взвода Л. С. Фазлутдинова. Батарея двигалась за пехотой на расстоянии твух-трех километров. Все было спокойно. Вдруг радист получает приказ от комбата: сообщить свои координаты и приготовиться к стрельбе.

Осмотрелся Фазлутдинов: кругом лес, стоят высокие сосны, а пушки — длинноствольные, противотанковые. Чтобы стрелять по закрытой цели, нужно найти открытое пространство. Вспомнил: сзади осталась лесосека. Развернул свой взвод и занял восточный конец вырубки. Первый взвод под командованием лейтенанта Гребенюка послал на помощь комбату, а сам стал готовиться к стрельбе. Халтурин торопит, ибо противник, почувствовав, что пехота идет без поддержки артиллерии, осмелел, пошел в атаку.

Когда выпустили пару снарядов для пристрелки и получили от комбата поправки к стрельбе, наводчик Музыченко доложил: труба мешает. И действительно: впереди — дом лесника, на нем — высокая труба, из которой к тому же идет дым. Что делать? А комбат торопит крепким словом.

— Труба не дает пристреляться! — докладывает ему Лутфей Сафиевич.

— Какая там труба?! Снести бронебойным! И поторопитесь! А то «труба» будет нашей пехоте.

Зарядили бронебойным. Огонь! Полетели кирпичи. Пыль. Дым. Из домика лесника выскочили трое советских офицеров с пистолетами в руках и бросились к пушке.

— Не пускать их на огневую позицию! — приказал Фазлутдинов.

Стоя под дулом автомата, офицеры угрожают, кричат:

— Не умеете стрелять! По своим палите! Объяснять им некогда. Пушка ведет огонь, согласно указаний комбата.

Так и простояли офицеры, пока не закончилась стрельба. Только тогда Фазлутдинов подпустил одного из них и объяснил обстановку.

Лишь потом понял Лутфей Сафиевич, что решение снести трубу, было единственно верным. Разведчики, находившиеся рядом с лейтенантом Халтуриным, рассказали, что, если б комбат не сумел так быстро сориентироваться в критической ситуации и вызвать огонь на себя, этот бой был бы проигран. Огневой вал спас жизнь не одному нашему бойцу.

Глава 2

БИТВА НА ДНЕПРЕ

Выход к Славутичу

1846-й полк в Харьков не входил. Преследуя противника, он занял часть города Валки. Во второй части, за рекой, окопались немцы.

Командир полка ожидал дальнейших указаний, а пока приказал бойцам отдыхать. Передышка была кстати. Ночью попали под проливной дождь и вымокли до нитки. Расчет, в котором воевал Нежурин, расположился в доме, оставленном хозяевами. Кто-то от усталости тотчас упал и уснул, кто-то сушил мокрое обмундирование, кто-то разыскал брошенную сухую одежду.

Утром начали занимать позиции. На них простояли трое суток, перестреливаясь с противником. Когда враг отступил, двинулись вслед.

Так и шли, «вися на хвосте у фашистов», как вдруг — изменение маршрута. Полк построился в походную колонну и отправился южнее.

Переход длился долго. Наконец ночью подъехали к переднему краю. Впереди — вспышки огня, разрывы мин. Воздушные разведчики «вешают» в небе «фонари».

Оборону заняли в зарослях лозы. Грунт песчаный, сырой. Окопы вырыли в два счета. А когда рассвело, увидели бойцы, что находятся на берегу Днепра, в районе Старого Орлика. Рядом стоял 1844-й полк, а 1848-й уже был на острове Глинск-Бородаевский и вел из своих «сорокапяток» огонь по правому берегу.

За несколько дней до этого батарея старшего лейтенанта Халтурина шла в авангарде своего 1844-го полка — вместе с наступавшей пехотой. Вначале передвигались с остановками, порой довольно длительными: каждый раз ждали посыльного от разведки. После того как он докладывал обстановку, снимались и передвигались до следующего рубежа — на расстояние в пять-шесть километров.