Борис Друян - Неостывшая память (сборник)

Одним из жильцов коммуналки оказался актер. Он вручил мне два билета на спектакль Центрального детского театра по пьесе Михаила Светлова «Двадцать лет спустя». В театр я пошел с симпатичной девочкой из этой же квартиры. Пьеса нам очень понравилась, в ней звучали запоминающиеся, энергичные, полные неподдельной романтики песни:

Трусов плодила наша планета,Все же ей выпала честь, —Есть мушкетеры, есть мушкетеры,Есть мушкетеры, есть!

Ну, как не откликнуться молодым сердцам на эти стихи! Сразу же врезались в память и строки из другой песни:

Сраженьями юность гремела.И я обращаюсь к стране:Выдай оружие смелым,И в первую очередь мне!

Юные зрители по ходу действия вскакивали со своих мест, неистово аплодировали.

Так случилось, что на следующий день я вышел из «Пельменной» и обнаружил неподалеку МХАТ. Купил с рук билет и посмотрел спектакль. А какой спектакль, честно признаюсь, не помню. Помню только, что на меня он не произвел впечатления. Виною тому, без всякого сомнения, был мой крайне низкий культурный уровень: до того в театрах я никогда не бывал.

А вот настоящее потрясение испытал, едва войдя в зрительный зал Большого театра. Дыхание перехватило от невиданной роскоши, все вокруг сияло, блестело, ослепляло золотом и хрусталем. Здесь мне предстояло прослушать оперу «Евгений Онегин». Роман Пушкина я знал хорошо, поэтому сомнений не было, что все пойму. Билет у меня оказался не где-нибудь, а в партере в середине одного из первых рядов! Вокруг – шикарно одетые зрители солидного возраста, не то, что в демократичном Центральном детском театре. Изо всех сил старался перебороть робость, казаться театралом, которому все здесь привычно и знакомо. Развернул программку, несколько раз вчитался в фамилии исполнителей, но лишь одна фамилия оказалась давно знакомой: Сергей Лемешев. Голос его звучал с патефонных пластинок, по радио, вся страна восхищалась кинофильмом «Музыкальная история», в котором Лемешев играл роль главного героя, шофера Пети Говоркова.

Все, что происходило на сцене, музыка Чайковского, голоса исполнителей, великолепные декорации оставили в памяти моей зарубку на всю жизнь. Горжусь, что слышал «живьем» волшебный, поистине золотой голос великого Лемешева. Кроме него особенно запомнился густой, мощный бас Огнивцева, исполнившего партию Гремина. Счастливый, оглушенный прекрасным, покидал я белоколонное здание Большого театра.

По-прежнему я пропадал в музеях, в парках, просто гулял по улицам Москвы. Все было интересно. Все в новинку. Тетя Женя меня ждала, кормила, и я мгновенно проваливался в сон. Для разговоров времени оставалось мало. Иногда тетя Женя вспоминала о счастливых годах, когда подрастал Стасик. Был он ласковым, послушным ребенком, не по годам серьезным и обстоятельным, хорошо учился, много читал, мечтал стать настоящим моряком, потому и подался в юнги, а она этому не воспротивилась. Вот и… Тетя Женя резко прерывала себя и, прихватив со стола тарелку, надолго выходила из комнаты. Возвращалась с обычной приветливой улыбкой, расспрашивала меня о жизни на буксире, кем хочу стать после окончания школы, о моих родственниках, друзьях.

Однажды вечером тетя Женя кормила меня ужином, подкладывала в тарелку аппетитные куски мяса, а я весело, в подробностях рассказывал, где сегодня побывал и что видел. Улыбаясь, она протянула руку, погладила меня по голове и вдруг закрыла лицо руками и зарыдала. Я не знал, что делать, что говорить. Но вот тетя Женя вытерла платком глаза и тихо сказала: «Прости, не обращай внимания. Это я так… Но как же вы похожи. Как похожи…»

Занятый до этого случая исключительно собой, я стал все чаще замечать заплаканные глаза тети Жени. Она по-прежнему была улыбчива, я постоянно ощущал ее доброту и внимание. Но в какой-то момент отчетливо осознал: в этой маленькой комнатке оказались рядом две судьбы: мальчишка, с восторгом принимающий жизнь, и человек, потерявший самое дорогое в этой жизни, – единственного сына. Конечно же, тетя Женя искренне рада видеть меня, друга Стасика, но в то же время я – живое, каждодневное напоминание о трагедии.

Лишь еще раз, при прощании, она дала волю слезам, умоляла, чтобы я обязательно приезжал к ней в гости. Я обещал, но сдержать обещание было выше моих сил, лишь изредка ей звонил все по тому же, еще шестизначному телефону К-7-87-92.

(В конце августа 1970 года мы с женою возвращались домой из раскаленного солнцем Саратова. В Москве была пересадка на ленинградский поезд. Столица ошарашила нас неожиданным для этой поры холодом. Немилосердно хлестал дождь, дул пронзительный ветер, а мы были одеты по-летнему легкомысленно. Особенно продрогла Дина. До ночного поезда оставалась уйма времени. И тогда без предупреждения мы приехали к Евгении Петровне. Она радостно всплеснула руками, засуетилась, усаживая нас на давным-давно знакомую мне оттоманку, принесла из кухни таз с горячей водой, чтобы отогреть Дине ноги, укрыла ее своей шалью. Вкусная еда, чай окончательно привели нас в чувство, и под разговор мы не заметили, как пролетело время. Расставание было грустным: когда еще придется увидеться… Евгения Петровна настояла, чтобы Дина надела ее теплые чулки и нижнее (с начесом!) белье.

Эта встреча с мамой моего друга юности оказалась последней).

И опять беспрерывной лентой потекли ставшие привычными дни: вахты, школьные занятия, короткие часы отдыха, выполнение домашних заданий. Все время хотелось спать. Как и прежде, с трудом самостоятельно пытался осилить точные науки. Со злостью швырял учебники в угол каюты, но, остыв, снова принимался за постижение непостижимого.

С гуманитарными предметами у меня был полный порядок. Особенно любил литературу. Даже иногда позволял себе мальчишеское хулиганство. Зажмуриваюсь от стыда, вспоминая свое сочинение по роману «Отцы и дети», в котором небрежно написал: «Базаров совершенно справедливо говорил, что лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца». За это «совершенно справедливо» мне наедине мягко, иронично попеняла учительница литературы, классный руководитель Сара Ионовна Каро. Была она молода, скромна, незаметна, но вся преображалась, когда вела урок. Прислонясь спиной к теплой круглой печке, увлеченно, но без малейшей аффектации вела урок. Так рассказывала о героях произведений, что они становились для нас не пресловутыми образами, «типичными представителями», но живыми людьми, близкими и понятными. Я еще больше полюбил литературу, не расставался с книгами. Сара Ионовна к каждому находила подход, знала, кто где работает, чем интересуется, планами на будущее. Однажды, объявляя отметки за очередное сочинение, похвалила меня и сказала, что после школы мне прямая дорога на филологический факультет ЛГУ, который сама окончила не так давно. Я недоверчиво улыбнулся: совсем не факт, что удастся получить хотя бы среднее образование. Впереди почти два года учебы, а потом самое главное – выпускные экзамены. А экзамены не только по литературе. Эти же слова мне пришлось повторить ей через некоторое время при других обстоятельствах, не в школе.