Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
«Разумею, что бумага сия, писанная мною и с собственноручной моей подписью, должна быть вручена капитану моему, когда я умру окончательно и надлежащим образом; без того исповедник мой не сумеет найти ей никакого употребления, ибо доверена она ему лишь под священной тайной исповеди. Прошу капитана моего захоронить мое тело в склепе, откуда можно было бы его извлечь, буде пожелает того герцог, отец мой. А еще прошу отослать французскому посланнику в Венеции мое метрическое свидетельство, печать с родовым гербом и выправленное по полной форме свидетельство о смерти, для того чтобы он переслал его отцу моему, господину герцогу; принадлежащее мне право первородства переходит к брату моему, принцу. В подтверждение чего руку приложил – Франциск VI, Шарль Филипп Луи Фуко, принц де Ларошфуко».
В метрическом свидетельстве, выданном церковью святого Сульпиция, стояло то же имя; герцога-отца звали Франциск V, матерью была Габриель Дюплесси.
Закончив чтение, не мог я удержаться от громкого хохота, зная преотлично, что сыном Франциска V и Габриель Дюплесси был герцог Франсуа де Ларошфуко, рожденный в 1613 году, автор знаменитых «Максим». Однако ж дуралей капитан, полагая мои насмешки неуместными, поспешил немедля сообщить новость генерал-проведитору, и я направился в кофейный дом, нимало не сомневаясь, что его превосходительство посмеется над ним, а редкостное чудачество отменно насмешит весь Корфу. В Риме, у кардинала Аквавивы, я встречал аббата Лианкура, правнука Шарля, чья сестра Габриель Дюплесси была женой Франциска V: только было это в начале прошлого столетия. В канцелярии кардинала мне случилось переписывать одно дело, по которому аббат Лианкур должен был давать показания при мадридском дворе и где шла речь о роде Дюплесси. Впрочем, выдумка светлейшего показалась мне столь же диковинной, сколь и несуразной, ибо самому ему, раз дело раскрывалось лишь после смерти, не было от нее никакого проку.
Когда получасом позже я только начал распечатывать новую колоду, явился адъютант Сандзонио и серьезнейшим тоном сообщил важную новость. Пришел он от генерала и видел, как запыхавшийся Кампорезе передал его превосходительству печать и бумаги усопшего. Его превосходительство тогда же повелел похоронить принца в особенном склепе и со всеми почестями, подобающими столь высокородной особе. Спустя еще полчаса явился господин Минотто, адъютант генерал-проведитора, и передал, что его превосходительство желает говорить со мною. Закончив игру и отдав карты майору Мароли, я отправился к генералу. Я нашел его превосходительство за столом в обществе первых дам и трех-четырех высших офицеров; здесь же были госпожа Ф. и господин Д.Р.
– Вот оно как, – произнес старый генерал. – Слуга ваш был принц…
– Никогда бы не подумал, монсеньор, и даже теперь не верю.
– Как! Он умер, и находился в здравом рассудке. Вы видели герб его, метрическое свидетельство, собственноручное его письмо. Когда человек при смерти, ему не приходит охоты шутить.
– Когда ваше превосходительство полагает все это правдой, почтение велит мне молчать.
– Что же это, если не правда? Удивляюсь, как вы можете сомневаться.
– Могу, монсеньор, ибо осведомлен о роде Ларошфуко, равно как и о роде Дюплесси; к тому же я слишком хорошо знаком с означенным человеком. Сумасшедшим он не был, но чудаком и сумасбродом был. Я ни разу не видел, чтобы он писал, и сам он двадцать раз говорил мне, что никогда не учился грамоте.
– Письмо его доказывает обратное. На печати его герцогская мантия: вам, быть может, неизвестно, что господин де Ларошфуко – герцог и пэр Франции.
– Прошу меня простить, монсеньор, все это я знаю, и знаю больше того: Франциск VI был женат на девице де Вивонн.
– Вы ничего не знаете.
После этого мне оставалось лишь умолкнуть. Не без удовольствия приметил я, что все мужское общество пришло в восторг от обращенных ко мне убийственных слов: «Вы ничего не знаете». Один из офицеров сказал, что усопший был красив, с виду благороден, весьма умен и умел вести себя столь осмотрительно, что никому и в голову не приходило, кто он на самом деле. Одна из дам заверила, что, будь она знакома с ним, непременно сумела бы его разоблачить. Другой льстец объявил, что покойный был всегда весел, никогда не хвастался перед своими товарищами и пел как ангел.
– Ему минуло двадцать пять лет, – сказала, глядя на меня, госпожа Сагредо, – вы должны были приметить в нем все эти достоинства, если верно, что он ими обладал.
– Могу лишь, сударыня, описать его таким, каким он мне представлялся. Всегда весел, частенько дурачился, кувыркаясь и распевая нескромные куплеты, и держал в памяти поразительное множество простонародных сказок о колдовстве, чудесах, невероятных подвигах, противных здравому смыслу и потому смешных. Пороки же его таковы: он был пьяница, грязнуля, развратник, бранчливый и не совсем чистый на руку; но я терпел, оттого что он хорошо меня причесывал и еще потому, что хотел научиться говорить по-французски. Не раз он говорил, что родом из Пикардии, сын крестьянина и дезертир. Уверял, что не умеет писать, но, быть может, обманывал меня.
Пока я говорил, вдруг явился Кампорезе и объявил его превосходительству, что покойник еще дышит. Тут генерал, взглянув на меня, сказал, что когда бы тот сумел одолеть болезнь, он был бы весьма рад.
– Также и я, монсеньор; однако духовник этой ночью точно отправит его на тот свет.
– Зачем же, по-вашему, он станет это делать?
– Затем, чтобы не попасть на галеры, к которым приговорит его ваше превосходительство за нарушение тайны исповеди.
Раздался смех, старый генерал насупил брови. При разъезде гостей я провожал госпожу Ф., идущую впереди под руку с господином Д.Р. к карете, и она, оборотясь, велела подняться в карету и мне, так как накрапывал дождь. (Она впервые оказывала мне столь великую честь.)
– Я думаю то же, что и вы, – сказала она, – но вы донельзя рассердили генерала.
– Несчастье это неизбежно, сударыня: я не умею лукавить.
– Вы могли бы, – заметил господин Д.Р., – избавить генерала от славной шутки о том, как духовник отправит на тот свет принца.
