Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе

Биография Джоэля была типичной для большинства молодых новобранцев, многим из которых было только семнадцать или восемнадцать лет. Более старшие товарищи были в возрасте примерно от 25 до 33 лет. Они участвовали в Движении по несколько лет и имели политический опыт. Однако сколько бы им ни было лет, никто из них, за исключением родственников лидеров Движения или небольшой группы членов КОД вроде меня, никогда не был в доме белого человека. Поэтому практически все в нашей большой группе впервые в жизни пользовались заботой и гостеприимством белых людей. Нас не только обучали советские офицеры, но и женский и мужской персонал готовил пищу для нас, обслуживал нас, одевал в военную и гражданскую одежду, лечил нас и, в общем, беспокоился о нас с материнской заботой. Для нас это были «социалистическая солидарность» и «пролетарский интернационализм» в действии. Мои товарищи сталкивались с таким нерасистским отношением к себе впервые в жизни. Южная Африка и её капиталистическая система не выдерживали никакого сравнения.

Нам не приходило в голову, что к нам относились по-особому. Через многие годы, когда я вновь встретился с одним из наших переводчиков, он рассказал мне, как нас снабжали хорошими сигаретами, которые советским офицерам было непросто достать. Им приходилось курить дешёвые папиросы.

Обслуживающий персонал очень интересовало то, что я был белым. И они спрашивали меня, «pochemu byeli chelovek?» (почему ты белый?), тогда как преподавателей интересовало, как я оказался вовлечён в борьбу. Что касается меня, то я давно уже перестал думать о цвете своей кожи и считал, что мои коллеги уже перестали замечать цвет моей кожи. Это создавало освобождающее ощущение.

Некоторые из сотрудников советского персонала спрашивали, что такой «prekrasni malchik» (прекрасный мальчик) как я, делает в «chorniye» (чёрной) армии. Иногда случались кулачные стычки с нашими товарищами из-за официанток в столовой. В целом же мы быстро побратались с нашими советскими товарищами. Это были ранние времена, когда студенты из Африки и других мест начали приезжать в Советский Союз. Только позже, в 80-х годах, когда система начала давать сбои, разочарование с обеих сторон проявилось на поверхности и отношения между простыми людьми и теми, кто приезжал в СССР на долгий срок, стали напряжёнными.

Врач в медпункте, который осматривал нас по прибытии, явно был евреем. Когда я поприветствовал его словом «шалом», он не мог поверить своим ушам. Мы очень оживлённо поговорили, но по какой-то причине, будь то страх или смущение, он вежливо попросил меня больше не употреблять это слово.

Нас разместили в двухэтажном здании на территории военного учебного центра. Наши преподаватели были ветеранами войны против Гитлера — Великой Отечественной войны, как они её называли. Это были люди крепкого, сердечного склада, которые приводили нас в нужное состояние одновременно твёрдо и с большим чувством юмора. Они отлично смотрелись в их шинелях, кожаных ремнях, каракулевых шапках с красной звездой и в сапогах в стиле казаков. Они умели и рявкнуть команду, и подбодрить нас хорошей шуткой. Пожалуй не было среди них ни одного, кого бы мы недолюбливали. Их ширококостный склад, прямота, жизнерадостность и крестьянский вид напоминали нам наших буров в Южной Африке.

У нас было то же обмундирование, что и у советских солдат. Мы носили гимнастёрки поверх брюк, которые были заправлены в высокие, до колен сапоги. Вместо носков мы научились навертывать «portyanka» — кусок фланели, обматываемый вокруг ступни и выше по ноге. Такова была традиция, относящаяся ещё к царским временам. Мы обнаружили, что это обеспечивает лучшую защиту от холода, нежели носки. Мы носили кожаные пояса с пряжкой с серпом и молотом. На улице мы были одеты в тёмно-серые меховые шапки («shapka») и в обычные серые шинели. По вечерам, или когда падал снег, мы поднимали воротники наших шинелей и опускали уши шапок и становились неотличимыми от советских солдат, тем более, что скоро многие из нас научились бегло говорить по-русски.

Среди нас царило приподнятое настроение, особенно, когда мы маршировали по плацу так, как это было принято в Красной Армии, высоко поднимая ноги, с отмашкой рук до груди, и пели наши национальные песни. Самой популярной из них была «Sing amaSoja kaLuthuli» (Солдатская песня о Лутули). Наши собственные командиры подавали громким голосом команды «Smyeerna!» (Смирно!) и «Volna!» (Вольно!) и кухонный персонал кричал одобрительные слова «chorniye Ruskiey» (чёрным русским).

Одно из первых занятий, в котором я участвовал, было на стрельбище. Наше подразделение познакомили со знаменитым автоматом АК-47, созданным в 1947 году участником войны Михаилом Калашниковым. Простое устройство, точность при любых погодных условиях, огневая мощь и надёжность сделали автомат Калашникова излюбленным оружием во всех частях света. К концу занятия, продолжавшегося целый день, некоторые из нас показали достаточно хорошие результаты, чтобы перейти к более сложным упражнениям. Я стрелял хорошо потому, что имел многолетнюю практику с воздушным ружьем на холмах Йовилля. Другие отличились потому, что прошли подготовку в Алжире, Египте и Китае. Советские командиры поздравили нас и разрешили стрелять по поднимающимся мишеням на дистанции 200 метров. Мы расстреливали мишени, как только они появлялись, под одобрительные возгласы остальных бойцов нашего подразделения.

Одним из наиболее запоминающихся был преподаватель политической подготовки, смуглый армянин, майор Чубиникян. Он преподавал нам в течение почти целого года, ни разу не заглянув в записи. Он рассказывал нам об истории русской революции, об основах социализма и коммунизма, о строительстве социализма и о мировом революционном движении. Он резко отзывался о сталинизме, язвительно говорил о капиталистической эксплуатации и часто и восторженно — о революции.

«Revolushin iz not rock en roll (революция — не рок-н-ролл)», — была одна из фраз, которую он любил произносить по-английски, а к концу года, когда Запад охватило новое танцевальное увлечение, он изменил последнюю часть фразы на «твист». Революция была «тяжёлым испытанием», к которому нельзя относиться легкомысленно. Он подчёркивал, что вооружённую борьбу нужно начинать только тогда, когда не существует демократических свобод. Он предупреждал нас о том, что революция может сталкиваться с препятствиями и поражениями, но что развитие всегда идёт по восходящей.

Он объяснял нам, почему пролетариат был «могильщиком» капиталистической системы и почему социализм превосходил капитализм. Он любил использовать фразы «человек человеку — волк» и «человек человеку — друг, товарищ и брат», сравнивая две системы ценностей.