Иоанн Кронштадтский - Одинцов Михаил Иванович
— Свет, большой свет. Но скажи, разве ты зажигаешь лампу днем? Или, если ты придешь ночью любоваться на звездное небо, разве ты принесешь свечу? Она тебе мешать будет, ведь и лампа, и свеча — свет…
— Так, батюшка; да я бы рад верить, но не могу.
— И я не могу, и все мы не можем. Вера дается от Бога просящим ее. Ты говоришь — хочешь верить, вот и проси. Обрати взор свой к небесам, забудь земное и проси небесного.
Случалось, что после подобных бесед вопрошавший являлся через несколько времени радостный, сияющий.
— Батюшка, — прямо с порога сообщал он, — а я получил веру! И как легко, как хорошо! Весь мир, кажется, обнял бы; с души точно гора свалилась.
— Благодари Бога и помни, какие обеты накладывает на тебя вера, — отвечал священник. — Без дел вера мертва: надо любить Бога, а кто говорит, что он Бога любит, а брата своего ненавидит, тот лжец, по свидетельству апостола Иоанна.
В 1859 году вышли в свет первые «Катехизические беседы» Иоанна Кронштадтского. В них, опираясь на свой опыт общения с прихожанами, в доступной форме излагались основные догматы христианства. Книга пользовалась успехом. Вслед за ней последовал целый ряд брошюр, содержащих поучения Иоанна: «О Пресвятой Троице», «О сотворении мира», «О Престоле Божием», «О блаженствах Евангельских».
Еще одним способом «завоевания» паствы стала исповедь. Иоанн Сергиев встречал приходящих на исповедь с распростертыми объятиями, не выражая какого-либо неудовольствия ни временем, ни числом исповедующихся. Он старался неформально, как можно дольше и подробнее исповедовать. Он изучал и проверял душевные качества исповедующегося и раскаивающегося. Иногда он мог проводить с человеком часы и откладывал отпущение грехов, заставлял снова и снова приходить и произносить покаяние.
В первые годы служения Иоанн придерживался общепринятых правил индивидуального покаяния, а потому исповедовал часами. Вот в 1859 году он записывает: «Дивное дело! Я вчера исповедовал с 4 до 11 ч<асов>, и хоть немного устал, но, легши спасть в 12 ч<асов> и вставши в 4 ч<аса>, я чувствовал себя бодрым и здоровым! Как хорошо работать Господу! Как Он подкрепляет — дивно!»[103]
По традиции особенно много говеющих и исповедовавшихся было в дни Великого поста. В левом приделе, где Иоанн обычно исповедовал, и около его ширм с каждым годом собиралось все более и более желающих попасть именно к нему на исповедь. В приделе стояла тишина. Были здесь и скромно одетые прихожане, и облаченные в дорогие шубы, в военное пальто. Все тихо и покорно ожидали своей очереди. А из-за ширм слышался иногда заглушаемый платком сдержанный плач, и оттуда торопливо выходил кто-нибудь с просветленным лицом и блестевшими от слез глазами.
Характер исполнения священнического долга Иоанном Сергиевым, пожалуй, можно определить одним словом — «истовый». Это было внове и воспринималось в Кронштадте в самых различных кругах далеко не однозначно. Сегодня мы видим в Иоанне признанного пастыря, святого Русской православной церкви… А тогда, особенно в первые годы его служения в Кронштадте, для всех он просто «батюшка» — «молодой», только что со «школьной скамьи» и такой… не в меру ретивый. В таких случаях всегда возникают раздражение, зависть, а то и клевета, и обвинения. Так было и вокруг Иоанна.
Одни обвиняли его в притворстве, лицемерии и искании славы. Другим казалось, что Иоанн «юродствует», ища популярности. Третьи были недовольны его принципиальным нестяжательством, на фоне которого их «стяжательство» выглядело греховным стремлением к богатству. Четвертым, той части местного «высшего» общества, что воспринимала Кронштадт как «пригород Петербурга» и привыкла к элегантным священникам, пришлись не по вкусу чрезмерно скромный вид батюшки да и манера служить — эмоционально, надрывно, нервно — они видели в нем «сельского попика». Этим последним «не по нраву» было само поведение Иоанна. воспринимавшееся как зазнайство и высокомерие. Вот он идет по городу, скрестив руки на груди и никого не замечая, творя непрестанную внутреннюю молитву. А им казалось это подозрительным. Хотя в этом случае Иоанн только обращался к практике Студитского монастыря в Константинополе, устав которого Феодосий Печерский ввел в Киево-Печерском монастыре.
В дневниковых записях Иоанн неоднократно упоминает о насмешках, которым подвергался. Но делает он это не впрямую, а отстраненно-назидательно: «Радуйся, когда над тобою издеваются и унижают: это — верный знак, что ты на тесном пути, вводящем в живот вечный». Священник подбадривал себя тем, что служит Божьему делу, выполняет завет служить обществу и обращать его на путь истинной веры, преодолевая при этом враждебное к себе и делу своему отношение. Перед ним был пример, успокаивающий и защищающий его, — пример Спасителя! Вот характерная запись: «Иисус перед тем, как он служил в миру, искушаем был от диавола. И всякий человек, чем больше его служение, тем сильнейшему он подвергается в начале нападению от диавола; потому что этим последний старается в самом начале уничтожить то благотворное влияние, какое может произвести со временем в обществе человек, принимающий на себя служение обществу»[104].
Удивляло и обижало Иоанна и поведение его собратьев-священников. Дневники 1850—1860-х годов полны упоминаний об их враждебности. Соборный причт демонстрировал свое «отторжение» нового священника, его пытались всячески наказать, унизить и притеснить различными способами: не скупились на пренебрежительные замечания; в дни больших праздников оставляли для него самое старое и заплатанное облачение; возлагали на него большую часть свершаемых в храме треб, но при этом обделяли деньгами; попрекали за «потакательство нищим, тунеядцам и мошенникам»; угрожали отобранием церковной квартиры… Хотя после того, как Иоанн обрел всероссийскую известность, об этом и не принято было вспоминать, но так было. Свидетельство тому можно найти и в воспоминаниях епископа Михея (Алексеева). В 1870—1880-х годах тогда еще Михаил Федорович Алексеев после окончания Морского кадетского корпуса служил по морскому ведомству, проживая в Кронштадте. Он чуть ли не ежедневно посещал служения Иоанна, тогда еще безвестного, служившего в одиночестве из-за отказа ему сослужить со стороны причтового духовенства. Молодой офицер нередко прислуживал в алтаре, заменяя алтарных служителей, часто удостаивался причащения Святых Тайн.
Публично протестовать Иоанн Сергиев не считал возможным и выплескивал свое недовольство на страницы дневника. Но и в этом случае нередко получалось, что «вина» ложилась не столько на недоброжелателей Иоанна, сколько на него самого. Вот одно из таких мест в дневнике: «Я завистник, ибо завидую своей братии, видя воздаваемые им почести и умноженное внешнее благосостояние, т. е. богатство, умноженное и сохраненное чрез сбережение и не подаяние бедным; досадую, что мне одному приходится расточать всюду собранное малое достояние великими трудами моими; что братия, для которой я много тружусь и богатство которой увеличиваю трудами моими, — не участвуют со мною в милостыне, не облегчают мне и милостыню на нищих, особенно младший иерей, получающий наравне со мною, с крайне малым и ленивым трудом, — и от того часто негодую на вопиющую несоразмерность в воздаянии за труд и в подаянии нищим, коим нет числа; раздражаюсь, озлобляюсь на настоятеля, который накопил многие десятки тысяч рублей и никому не дает, спокойно живет и служит как ни в чем не повинный, как чистый совестию»[105].
Большинство представителей городского православного духовного сословия, а их было более ста человек, жили обычными человеческими интересами: стремились добыть средства для пропитания своих семейств, которые, как правило, насчитывали немало душ, построить хорошие дома, обзавестись достатком, воспитывать своих детей. Со своими прихожанами священники встречались в основном в храме в свою «чреду» или по приглашению в их домах, приходя для свершения треб. Некоторые имели уроки в образовательных учреждениях. Вне своих пастырских обязанностей подчас они и не знали, как убить время от одной церковной службы до другой; свободного времени было достаточно… даже для карт, приема гостей, знакомых и пустого времяпрепровождения. Но чтобы идти куда-то в трущобы, в места проживания нищих, «бомжей», бедноты… Нет, желания не было, да и начальство не требовало, а если так, то можно было и не замечать, что там тоже люди православные, пребывающие в скорбях и грехах!
