Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник
«Stuck On You» вышла на первую позицию по продажам на следующей неделе после того, как дилерам было предварительно отгружено свыше миллиона копий, — впрочем, это было скорее декларацией уверенности со стороны RCA, нежели реальным отражением картины продаж, поскольку дилеры всегда могли вернуть диски назад. Элвис также сделал свои начальные записи для саундтрека к фильму «G. I. Blues», однако в связи с новым соглашением он был вынужден записываться в студии RCA на Голливудском бульваре, а не на «Радио Рекордерз», где он привык чувствовать себя как дома. Для Элвиса это была совершенно неудовлетворительная ситуация, и 6 мая он вернулся на старую студию, чтобы перезаписать половину песен, на которые он потратил время, равное неделе съемок.
Для помощника инженера Боунса Хоу на «Радио Рекордерз» вернулся совсем другой Элвис, заметно непохожий на того Элвиса, который был здесь два года тому назад. «Он приехал на студию в парадной форме [вероятно, в своем сценическом костюме), в окружении целой свиты из новых лиц. Я был поражен. Он выглядел великолепно, у него было все, что он мог пожелать, в студии были все те же люди, но все уже было иначе».
Хоу заметил отсутствие спонтанности, поиск вдохновения, нежели его действительное присутствие. «Все было так: «Постойте. Как это я делал? Что это я такое делал?» Возможно, в свое отсутствие у него было немало возможности подумать над тем, что он делал, и он попытался разобраться в этом. Но что — то исчезло».
Элвис и сам, похоже, чувствовал с самого начала, что в фильме чего — то не хватает. За исключением «Doin' the Best I Can» Помуса и Шумана, написанной в сознательном подражании элегантно аскетичному стилю Дона Робертсона, остальные песни были по большей части малопримечательны, и Элвиса разочаровало исключение из саундтрека композиций Джерри Лейбера и Майка Столлера по «деловым» соображениям, как это представил Полковник. В телефонном разговоре с Присциллой среди нежных признаний он выразил горькие чувства по поводу музыки к фильму. Он только что встречался с Полковником, поведал он, и проинформировал его о том, что половину песен в фильме следует вырезать. «И что сказал Полковник?» — поинтересовалась Присцилла. «А что он мог сказать? Теперь ничего нельзя поделать», — несчастным голосом ответил Элвис, и они снова заговорили о том, как в один прекрасный день она сможет приехать к нему и увидеть все это своими глазами, мечтательно строя планы на будущее, которые каждому из них представлялись едва ли осуществимыми.
К этому времени он, однако, уже познакомился с Сэнди Ферра и был заинтригован. Он позвонил ей во второй раз из ночного клуба ее отца и получил тот же ответ, что и в первый раз: уже поздно, завтра ей идти в школу, нет, она никак не может встретиться с ним в такой поздний час. А что, если им встретиться в следующий четверг? — спросил он. Может быть, ее мама могла бы ее привезти к нему на свидание. «Я спросила маму, и она согласилась. Они отгородили для него весь верх, и в тот вечер у него уже было свидание с актрисой Кейти Керш. И вот я была тут со своим маленьким хвостиком, и он держал меня за руку и улыбался мне. Я не помню, о чем мы говорили, поскольку с другой стороны от него сидела эта очень красивая женщина. Но тут он сказал: «Мне хотелось бы снова с тобой увидеться» — и поцеловал меня на прощание в щеку, когда мама повезла меня домой.
Спустя несколько дней позвонил Ред Уэст и сказал: «Элвис устраивает вечеринку в отеле «Беверли Уилшир» и приглашает тебя». Моя мама заявила на это: «Ты никуда не пойдешь. Мне плевать, кто он, — ты не пойдешь». Она поговорила с ним и сказала: «Будь ты королем Фаруком, мне плевать; моя дочь мне дороже». А он ответил: «Вы же знаете, что у меня карьера и знаю, что ваша дочь еще несовершеннолетняя, и я вам обещаю относиться к ней с уважением». Так что моя мама пошла на свидание — я имею в виду, пошла со мной. Знаете, я думала про себя, что он, вероятно, никогда больше и не захочет разговаривать со мной. Я хочу сказать, что было так неловко после того, что высказала ему моя мама. Но ему понравилась моя мама. Мы сидели в кухне в его номере в «Беверли Уилшир» и ели банановые сплиты. И он разговаривал с моей мамой и рассказывал ей, как сильно он скучает по своей маме. Ему действительно нравилось беседовать с ней; у них было большое взаимопонимание.
Через несколько дней он позвонил снова. Я думала, что он никогда не позвонит, а он позвонил снова, и моя мама сказала, что я могу пойти, если со мной будет еще одна девочка. Так что я брала с собой одну или две девушки, и так у нас и шло какое — то время, а потом в конце концов моя мама стала доверять ему и начала отпускать меня к нему одну, и я встречалась с ним так в течение нескольких лет».
Разница в возрасте никогда по — настоящему не смущала ее, но смущала разница в их профессиональной биографии. Сэнди училась в голливудской артистической школе, и ей льстило, когда он говорил ей, что она лучше танцует, чем его красивая двадцатитрехлетняя партнерша по фильму — южноафриканка Джулит Прауз, чьи навыки профессиональной балерины способствовали тому, что ее открыл голливудский хореограф Хермис Пэн. Впрочем, она никогда не думала о том, чтобы навестить его на съемочной площадке, и не питала иллюзий относительно того, чтобы воспользоваться знакомством с ним для продвижения своей карьеры. В то же время она совершенно комфортно чувствовала себя в его компании. «Он был очень юным для своих двадцати четырех
