Любовь к жизни - Мари Фредрикссон
Но когда турне закончилось, осталась лишь пустота. В Швеции в своей квартире на Вестманнагатан я жила совсем одна. Находясь в других странах, я мечтала скорее вернуться домой, но по возвращении начинала рваться прочь, хотела вновь куда-то уехать. На сцене всё было прекрасно, а вот за её пределами жизнь становилась невыносимой.
Для меня гастрольная жизнь ассоциировалась с одиночеством. После концерта я нередко плакала в гримёрке. От усталости, от одиночества, от непонимания. Пер уже давно познакомился с Осой, и она всегда ездила с нами в турне. Конечно, я общалась с другими членами группы, но мне не хватало кого-то по-настоящему близкого. Любовь и музыка всегда идут рука об руку. У меня случались романы, но эти отношения нельзя было назвать прочными или долговечными.
На сцене и в студии я пела о любви, которой у меня не было. Вот что огорчало меня больше всего. Все в нашей группе покидали сцену и с головой погружались в личную жизнь, но не мы с Пером. Ты не можешь быть собой, ведь куда ты ни пойдёшь, тебя узнают. Необходимо постоянно носить маску.
Иногда я звонила маме, но разговор не клеился. Она просто-напросто не понимала, где я, и не принимала всего этого. Да и мои рассказы не слишком-то впечатляли её. В США, да? И тут же начинала говорить об Эстра-Юнгбю.
Гораздо чаще я созванивалась с Тиной, запираясь в номере отеля с бокалом вина. О, сколько же мы болтали! Только представьте себе все эти счета за телефон. Но для меня это было очень важно.
Возвращение в пустую пыльную квартиру после гастролей вызывало во мне лишь чувство опустошения. Хотелось тут же из неё сбежать. Я была не в состоянии просто успокоиться, остановиться, отдохнуть. При этом бесконечные поездки отбирали немало сил. Постепенно я начала впадать в депрессию. В итоге я поняла: нигде в мире нет места, где мне было бы комфортно. В моей душе нет гармонии. И у меня нет дома.
Казалось, существовало две меня. Одна я – женщина на сцене, полная уверенности и совершенно бесстрашная.
Вторая – женщина вне сцены, вечно сомневающаяся в себе. И да, я знаю, что низкая самооценка и неуверенность в себе – разные вещи. Профессиональная деятельность в то время не вызывала вопросов: я прекрасно понимала, что делаю, и верила в свои силы. Я ведь всегда знала, что хорошо пою, всегда обожала сцену и могла выразить себя на ней. Эта роль давалась мне всё лучше и лучше.
Но человек за пределами сцены – это вовсе не храбрый артист. До встречи с Микке растерянность и неуверенность овладевали мной всё сильнее с каждым днём. Чем больше людей было вокруг меня, тем острее я ощущала одиночество, когда возвращалась в гостиничный номер.
В поездках трудно отказаться от выпивки. «Ну что, пропустим по рюмочке?» – эта фраза звучала регулярно. Я пила слишком много. Стресс, одиночество, вечеринки, нахлынувшие чувства. Напиться было нетрудно. Если бы не моя болезнь, я бы, наверное, спилась окончательно. Во время гастролей спиртное всегда льётся рекой.
У меня была необычная жизнь, но ощущение, что я несчастна, обусловлено вовсе не гастролями. Неуверенность в себе преследовала меня с самого детства – с того дня, когда мы узнали о смерти Анны-Лисы. Тогда-то во мне и поселилась боль, которую я пыталась не подпускать слишком близко к сердцу. Я не хотела изо дня в день, так сказать, «пережёвывать» её, и каждый раз предпочитала воскликнуть: «Ю-ху, давайте-ка выпьем!»
У меня напрочь отсутствовало желание останавливаться. Я просто не находила в себе смелости сделать это. Да и времени особо не было, ведь популярность пришла ко мне в одночасье. Мы так много ездили, что однажды в Японии я даже уснула во время очередного интервью. Вместо меня в тот день на вопросы отвечала Мари Димберг. Да и разница во времени частенько давала о себе знать.
А ещё в турне остаётся много свободных часов. Иногда я приглашала друзей. Дома я ведь вообще ни с кем не общалась, поэтому было здорово, когда кто-то мог вот так просто взять и приехать.
Один раз Пер Ларссон решил навестить меня в Сиднее и остановился в моём люксе. И вот мы сидим и болтаем о том о сём. Вдруг начался ливень, и я не задумываясь сказала: «Боже, надо убрать садовую мебель!»
Пер до сих пор со смехом вспоминает эту историю: я захотела убрать мебель с балкона в Швеции во время дождя в Сиднее. Но такое происходило постоянно. Поездки выматывают, и легко перестать понимать, где на самом деле твой дом.
Пожалуй, лучшее в крупных заработках, которые у меня появились, – это возможность помочь друзьям и близким. Для мамы, страдавшей от болезни Паркинсона, я наняла личную помощницу. Кому-то из родственников я оплачивала зубные протезы, кому-то просто давала деньги. Оказывать помощь семье было неимоверно важно для меня, тем более что всю жизнь мы едва сводили концы с концами. Те, кто вырос в бедности, обычно готовы делиться при первой же возможности.
А однажды я пригласила в Калифорнию Еву Аттлинг. У неё только-только родился ребёнок, и ей хотелось немного развеяться. Эта поездка стала моим подарком ей на сорокалетие.
Как же здорово мы провели время! Но один раз я всё же обиделась на Еву – и на днях она напомнила мне об этом.
В тот день мы заказали завтрак в номер, и Ева начала ныть – мол, бекон пережарен. И тут я не выдержала. Мы были в Сан-Франциско. Привозишь её, понимаешь ли, в фешенебельный отель, заказываешь ей самый дорогой в мире завтрак – а она ещё и недовольна!
Но в целом я, конечно, всегда любила приглашать тех, с кем мне хорошо. Кстати, это в какой-то степени помогало компенсировать личную жизнь, которой я была полностью лишена дома.
Вскоре после нашей встречи с Микке Roxette отправились в турне по Южной Америке. Я была счастлива, влюблена, и гастрольная жизнь больше не тяготила меня. У меня словно открылось второе дыхание. А то, как нас встретила тамошняя публика, просто невозможно описать словами.
Когда мы впервые туда приехали, я была в шоке. То внимание, которое нам оказывали поклонники, необычайно укрепляло веру в себя, но при этом местами пугало. Люди хотели слишком многого, и порой нам становилось не по себе. Нас повсюду сопровождали телохранители, поэтому всё прошло хорошо, но всё же было жутковато.
