Нуджуд Али - Мне 10 лет, и я разведена

— Нуджуд, мы очень рады видеть тебя здесь. Надеемся, что школа станет твоим вторым домом.

Я начинаю потихоньку оттаивать. Директор рассказывает, что их учреждение, которое в основном финансируется благодаря пожертвованиям жителей квартала, каждый год принимает около тысячи двухсот новых учеников, так что в классе набирается от сорока до пятидесяти девочек. Она особенно подчеркнула, что преподаватели готовы во всем помогать своим ученицам, и те в случае необходимости могут спокойно подходить к ним после занятий и задавать любые вопросы, даже личного характера.

От ее слов на сердце становится легче. Я уж и не верила, что когда-нибудь смогу вернуться в класс. В другой школе учительница была против моего зачисления:

— Понимаете, ваша девочка не похожа на других… Х-м-м… Она уже вступала в отношения с… х-м-м… с мужчиной… Это может плохо повлиять на ее одноклассниц, — запинаясь, шептала она Шаде.

Тогда моему бывшему адвокату пришлось искать другие варианты. Некоторые из них, по ее мнению, были слишком экстравагантными: например, обучение за границей, оплачиваемое международными организациями, или в частной школе Саны. Нужно ли мне все это? Готова ли я снова расстаться с родными, особенно с моей сестричкой Хайфой? Нет, не готова. Во всяком случае, не сейчас. Поэтому мы выбрали школу в соседнем квартале. Там я наконец отдохну от любопытных взглядов и перешептываний за спиной. Там со мной будут обращаться как с обычной девочкой. Так же, как с моей младшей сестрой.

— Hiiiiiiiiiii, Nojoud! Oh, you are sooooooo cute![40]

Но судя по всему, мечтам не суждено исполниться! Посреди двора стоит голубоглазая широкоплечая дама с небрежно повязанным сиреневым платком, едва скрывающим короткие волосы, и всеми силами пытается привлечь мое внимание. Вокруг нее уже толпятся школьницы, она машет руками во все стороны, что-то очень громко говорит. Но слова, слетающие с ее губ, больше похожи на какую-то заморскую тарабарщину, чем на арабский. Явно иностранка. Может, она думает, что попала зоопарк? Шада объясняет мне, что эта женщина работает в известном американском журнале «Glamour». И она приехала в Йемен только ради меня! Опять придется рассказывать свою историю. Губы снова онемеют, когда начнут задавать слишком личные вопросы — на них очень трудно отвечать. И снова сердце сожмется от тревоги, которую я пытаюсь загнать как можно глубже внутрь себя…

Внезапно двор оглашает веселый перезвон. Спасена! Учительница Наймия, похлопывая указкой по ладони, делает нам знак выстроиться вдоль стены. Я вливаюсь в толпу девочек. Потом нас приглашают в большую классную комнату, чтобы рассадить за парты, выстроенные в два ряда. Выбираю место рядом с окном. Не прямо перед доской, но и не позади всех. Если точнее, то за третьей партой, рядом с двумя девочками, имена которых я еще не запомнила. Внимательно смотрю на черную доску и пытаюсь разобрать, что написала учительница. «Ra-ma-dan Ка-rim, Ramadan Karim! — Счастливого Рамадана!». Слова всплывают в памяти и вновь обретают форму, подобно мозаике. Сердце начинает биться в нормальном ритме.

Учительница призывает нас спеть национальный гимн, но меня вдруг отвлекает шелест тетрадных листьев. Такой удивительно родной школьный звук.

Внезапно в памяти всплывает история, которую я буквально несколько минут назад услышала от директрисы:

— В прошлом году одна из наших учениц неожиданно перестала посещать занятия. Без какой-либо видимой причины. Сначала я надеялась, что она вернется в школу. Но шли недели, а мы не получали от нее никаких новостей. И вот несколько месяцев назад я узнаю, что девочку выдали замуж и она уже родила ребенка. Представляете, в тринадцать лет!..

Директриса разговаривала с Шадой очень тихо, стараясь, чтобы я ничего не услышала. Конечно, ею двигали исключительно благие намерения. Но ведь она понятия не имеет о том, какой план сложился у меня в голове за последние недели. Я твердо решила: когда вырасту, обязательно стану адвокатом, как Шада, и буду защищать маленьких девочек, попавших в беду. Если удастся, предложу увеличить возраст для вступления в брак до восемнадцати лет. Или до двадцати. Или даже до двадцати двух! Я должна быть сильной и настойчивой, не бояться мужчин и смело смотреть им в глаза. И сказать отцу, что не согласна с его словами, будто маленьких девочек можно выдавать замуж только потому, что пророк взял в жены Аишу, когда ей было девять лет. Я буду носить туфли на каблуках и не стану закрывать лицо — совсем как Шада. Niqab душит женщин! Для того чтобы всего этого добиться, нужно прилежно учиться в школе. Это необходимо для поступления в университет и изучения права. Если я постараюсь, все получится!

С тех пор как состоялся суд, события сменяли друг друга с такой бешеной скоростью, что я до сих пор не могу толком осознать произошедшее. Конечно, понадобится время. Время и терпение. Кстати, Шада несколько раз предлагала мне обратиться к врачу, который, по ее словам, должен помочь разобраться во всем. Но я каждый раз отменяла встречу буквально в последнюю минуту. Мне очень неловко идти к врачу, ведь я совсем не знаю этого человека. Поэтому в конце концов Шада прекратила настаивать. Вначале меня действительно терзал стыд и страх, что я буду отличаться от других. У меня никак не получалось избавиться от странного ощущения, будто я единственная, кому на долю выпали такие страдания. Молчаливая жертва, которую никто не в силах понять. Одна. Всем чужая. Всеми униженная.

Однако мой случай не такой уж и уникальный. О подобных историях предпочитают молчать, но их больше, чем вы можете себе представить. Несколько недель назад Шада познакомила меня с двумя девочками, Арвой и Рим, которые, так же как и я, пришли требовать развода. При встрече мы крепко обнялись, словно были сестрами. Рассказы девочек потрясли меня до глубины души. Отец выдал девятилетнюю Арву замуж за человека, который был старше ее на двадцать пять лет. Увидев по телевизору репортаж о моей истории однажды утром, девочка решила бежать. Она укрылась в больнице деревни Джибла, к югу от Саны. Жизнь Рим сломалась в двенадцать лет, когда ее родители развелись. Чтобы отомстить жене, отец отдал дочь в жены своему дальнему родственнику, несмотря на то, что тот старше девочки на тридцать лет. После нескольких попыток покончить с собой, Рим набралась смелости обратиться в суд.

Я очень обрадовалась, услышав, что моя история помогла им спастись и изменить свою жизнь. Меня до глубины души тронули несчастья этих девочек. Теперь я чувствую ответственность за то, что они решились взбунтоваться против своих мужей. Я слушаю их истории и вижу в них отражение своей жизни. Замужество придумали для того, чтобы делать девочек несчастными. Никогда больше не выйду замуж. Никогда! Machi! Machtich!