Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк - Сергей Эдуардович Цветков
Наконец, при посредничестве Рангони, рядом с Дмитрием появились иезуиты. 31 марта Дмитрий увидел первого представителя этого поистине всемогущего тогда ордена – о. Каспара Савицкого. Этот модный в высшем краковском обществе духовник был родом из Вильны, получил образование в Польше и в 24 года вступил в орден, оставшись светским человеком. О нем отзывались, как об опытном в делах советчике и искусном проповеднике. Его перу принадлежало несколько сочинений аскетического и полемического содержания, изданных, как правило, под псевдонимами. Во время описываемых событий Савицкий был настоятелем орденского дома при церкви св. Варвары и главой братства Милосердия, объединявшем многих вельмож, благодаря чему у него имелись обширные связи при дворе.
Первая встреча ни к чему не привела; оба собеседника чувствовали себя неловко, и разговор не пошел дальше обычных светских любезностей. Однако при втором свидании Савицкий заговорил о соединении церквей, и Дмитрий сразу выказал большую заинтересованность этой темой. Он дал понять, что его мучают сомнения, которые он желал бы разрешить. Было решено устроить диспут о вере – тайком от русской свиты царевича. Зебжидовский предложил встретиться у него дома. Извещенный обо всем Рангони дал свое согласие и на диспут, и на место его проведения.
7 апреля Дмитрий подъехал к дому Зебжидовского и, оставив по польскому обычаю свиту у входа, прошел в кабинет хозяина. Здесь уже находились Савицкий и другой иезуит, Станислав Гродзицкий, слывущий за ученого богослова; оба проникли в дом тайно, с черного входа. Представив Дмитрию собеседников, Зебжидовский сказал:
– Вот с этими господами можете беседовать о религии. Говорите с ними совершенно смело, открывайте им свои чувства прямо, – они будут вам возражать. Если они вас успеют убедить – вы не будете иметь повода раскаиваться и сожалеть, а если не успеют – беды от этого не будет никакой: вы только останетесь при своем.
– Мне очень приятно, – ответил Дмитрий, – что вы доставляете мне благоприятный случай приобрести, быть может, внутреннее успокоение.
После этого вступления немедля перешли к делу. Обсуждали три главных вопроса, служащих камнем преткновения православных и католиков: об исхождении Святого Духа (от Отца и Сына или только от Отца); о способе причащения мирян (вином и хлебом или одним хлебом) и о первосвященстве папы и его праве верховной юрисдикции. Во время прений Дмитрий обнаружил не только довольно основательную православную монашескую ученость, но и, – что не укрылось от опытных иезуитов, – близкое знакомство с учением социниан. Его собеседники с удовлетворением (и удивлением) отметили, что он совершенно не употреблял обычных в то время для православных богословов вздорных обвинений против латинян в том, что они бреют бороды, целуют туфлю папе, постятся по пятницам и проч. Оба иезуита отозвались о нем, как о чрезвычайно умном и сдержанном человеке. Он без всякой досады признавал себя побежденным или же сохранял сосредоточенное молчание, стараясь обдумать доводы противной стороны. В конце беседы Дмитрий сказал, что он не вполне убежден доводами святых отцов и просил о новой встрече с тем, чтобы продолжить диспут. Иезуиты обещали ему это и на прощание подарили две книги: трактат о власти папы и руководство к прениям о восточной церкви с изложением ее основных разногласий с католической церковью и доводов в пользу истинности латинской веры. После ухода святых отцов Дмитрий сказал хозяину дома, что о. Савицкий говорит ясно и понятно, а Гродзицкий – чересчур учено.
Замечание Дмитрия учли, и при следующей встрече, 15 апреля, Гродзицкий был заменен о. Влошеком. Второй диспут окончился быстро: Дмитрий признал свое поражение по всем пунктам, и ввиду приближения Пасхи выразил желание причаститься по католическому обряду и стать наконец настоящим добрым католиком. В обсуждении деталей этой церемонии приняло участие все его польское окружение, как светские, так и духовные лица; в числе последних находился королевский духовник о. Барч, что показывало, какое важное значение придавали в Вавеле обращению Дмитрия. По сути, все вопросы сводилось к одному: как сохранить дело в тайне от московской свиты царевича? Дмитрий настойчиво повторял, что русские не простят ему вероотступничества, и у поляков не была повода сомневаться в его словах. После долгих совещаний было решено принять к исполнению хитроумный план Зебжидовского.
Страстная суббота 17 апреля в Кракове была по обычаю посвящена делам благотворительности. В этот день польские вельможи, входившие в братство Милосердия, надев рубища и закрыв лицо капюшонами, собирали на улицах милостыню для бедных. В этом наряде они, неузнанные, появлялись всюду: и во дворцах, и в лачугах. Зебжидовский состоял членом этого братства. Облачив Дмитрия в грубую темную рясу, он, не привлекая ничьего внимания, повел его в предместье города, в церковь св. Варвары. Там их уже ожидал о. Савицкий, выбранный Дмитрием в духовники. Проводив царевича в келью иезуита, Зебжидовский оставил их вдвоем и поднялся на хоры.
Когда кающийся объявил, что готов к исповеди, Савицкий попросил его сосредоточиться на несколько минут и выслушать слово духовного отца. Он начал с осторожных похвал намерению Дмитрия обратиться к истинной вере и затем прямо перешел к тому, что волновало его:
– Приступая к важному и священному действию, вам следует надлежащим образом поведать Богу все тайные помыслы души. Не увлекайтесь светской суетой и мирским величием, не поддавайтесь пустым надеждам. Вы стремитесь к цели высокой и труднодостижимой. Вы не можете ее достигнуть без особой к вам благодати Бога!
Дмитрий отлично понял, куда клонит иезуит. Савицкий ждал, что исповедь раскроет наконец тайну происхождения Дмитрия. Наступил важный момент. Теперь Дмитрий, в том случае если он был самозванцем, должен был либо солгать перед лицом Господа, либо сознаться в обмане. Убежденных атеистов в то время еще не существовало, поэтому Дмитрий действительно был поставлен перед трудным и даже страшным выбором. Савицкий заметил, что он на мгновение смутился, но затем оправился и смело сказал:
– Я не гоняюсь за мирским величием, я ищу того, что мне принадлежит по праву рождения. Я откровенно действую как перед Богом, так и перед людьми. Я уверен в правоте своего дела и всего ожидаю единственно от Бога, кто своим промыслом уже неоднократно помогал мне в различных обстоятельствах моей жизни.
Не услышав ничего нового, Савицкий приступил к исповеди. В его глазах самым главным грехом кающегося была его принадлежность к православию, которую западная церковь именует схизмой. Став на колени, Дмитрий отрекся от веры своих предков и обещал быть верным и послушным сыном римско-католической церкви. (Савицкий передает, что в душе царевича в это время происходила жестокая борьба и порой
