Товия Божиковский - Среди падающих стен

Оба наших товарища ждали с нетерпением возвращения поляка, боясь как бы он не привел за собой гестаповцев. Они уже жалели, что связались с незнакомым поляком, зная, что немало польских шантажистов предает евреев. Но Кайщак вернулся, передал нашим ребятам закупленные продукты, не взял ничего за труды. Он вновь убеждал их не бояться его, сказать, где они находятся, чтобы он мог приносить им и в дальнейшем продукты Но ребята не решились рассказать ему и договорились о встрече на другой день на том же месте.

Давид и Куба, счастливые, вернулись в лес, но принесенного ими продовольствия не хватило на всех. На завтра в установленный час Давид

и Куба пришли на условленное место. Кайщак ждал их. Поняв, что ему можно доверять, Давид и Куба рассказали, кто они и откуда и сколько нас в лесу. Они просили закупить побольше продуктов и обещали хорошо заплатить, но поляк отказался от платы, сказав, что рад помочь жертвам Гитлера. Кайщак, как мы узнали потом, был связан с польским подпольем. Он был крестьянином с небольшим хозяйством.

Правоверный католик, он не принадлежал ни к какому политическому движению, но придерживался прогрессивных взглядов. Бывший старшим сержантом запаса, он как настоящий патриот вступил в подпольную Армию Крайову. Он охотно помогал нам. Антисемитизма в нем не было ни на йоту.

С тех пор Кайщак приезжал в лес каждый день с телегой, нагруженной хлебом, маслом, колбасой, табаком и другими продуктами. Он был очень осторожен, ехал окольными путями. Кайщак стал нашим опекуном. Заметив немцев в деревне или на шоссе, он бежал в лес, чтобы сообщить нам об этом. Однажды дело приняло серьезный оборот, когда на шоссе появилась немецкая мотопехота, которая двигалась в направлении нашего леса. Мы приготовились к бою, но немцы проехали мимо.

Стараниями Кайщака мы были обеспечены продовольствием, но воды по-прежнему не было. Мы вырыли в лесу колодец и доставали из него ежедневно немного грязной, не пригодной для питья воды.

*

Положение наше ухудшалось. Находиться все время под открытым небом, в лесу, спать на голой земле, нередко под дождем в холодные майские ночи тяжело. Ребята стали все чаще болеть.

Было ясно, что долго нам здесь не продержаться. Рано или поздно немцы обнаружат нас. Мы хотели присоединиться к польскому партизанскому движению, перейти к активным действиям. Партизаны Гвардии Людовой находились в Вышковских лесах. Мы искали связи с ними. Но нелегко было их найти, нелегко было также найти в Варшаве на "арийской стороне" надежные квартиры для наших больных товарищей и тех, кто по приказу Еврейского национального комитета и Координационной комиссии должен был остаться, чтобы помочь прятавшимся на арийской стороне евреям.

Наконец, все препятствия были преодолены, и 19 мая роща опустела. Несколько товарищей вышли в Варшаву, а большинство было переправлено на грузовиках в партизанский лагерь в Вышковских лесах.

ДНЕВНИК С "АРИЙСКОЙ" СТОРОНЫ

17.5.1943

Сегодня я покинул рощу Ломянки и двинулся в "арийскую" Варшаву. Это случилось неожиданно. У нас появился Ицхак Цукерман и сказал, что в полчаса я должен собраться. В спешке я попытался стереть следы леса, канала, гетто, придать себе вид "рядового" жителя арийской Варшавы.

Я вышел в путь вместе с Ицхаком Цукерманом. За нами, на довольно далеком расстоянии, чтобы не возбудить подозрений, что мы как-то связаны с ними, шли Марек Фольман и Казик. Благодаря этой "свите" я чувствовал себя уверенней, ибо все трое моих провожатых имели ярко выраженную арийскую внешность.

Правда, и мне нечего было стыдиться своей внешности, но в этот мой первый выход в город мне не хватало естественности и, пожалуй, нахальства, необходимых для тех, чьи движения должны быть свободными, независимыми на глазах тысяч прохожих, из которых многие вышли на улицу лишь для того, чтобы выловить таких, как я.

Манерой держаться я не мог сравниться с моими провожатыми и не только из-за моей болезни (у меня была высокая температура, около 40°), но и из-за кошмаров пережитого, которые преследовали меня. Я то и дело хватался за правый рукав, мне не доставало белой повязки с вышитым голубым Маген-Давидом, к которой я так привык за четыре года и которая стала уже частью моей одежды.[LDN1]

Мои провожатые решили, что ехать трамваем опаснее, чем идти пешком: там много людей видят тебя. Эта "прогулка" дала мне возможность увидеть извне трагедию гетто во всей ее полноте. Я был потрясен тем, что всего лишь в нескольких шагах от того места, где разыгралась страшная человеческая трагедия, никто не чувствует, что в Варшаве нет больше евреев.

Жизнь течет нормально (насколько можно говорить о нормальной жизни в условиях гитлеровской оккупации), и никто не напоминает о том, что здесь, на соседней улице (а иногда на другом конце той же улицы) произошло "что-то" с евреями.

Люди торопятся по своим делам, погруженные в будничные заботы. Идет торговля, работают учреждения и фабрики. Люди толпятся у витрин магазинов, с интересом присматриваются к ценам и решают, что стоит купить. На улицах немало гуляющих, разодетых в роскошные пальто, не одно из которых еврейского "происхождения". Женщины вывозят детей в колясках подышать свежим воздухом, школьники весело шагают со своими книжками под мышкой.

На перекрестках огромные рекламы кино и театров. Прохожие подходят, чтобы лучше разглядеть, что там написано. И все это - без евреев. И все это - когда сотни агентов полиции и гестапо рыщут по городу в поисках евреев, которым еще удалось дожить до сегодняшнего дня под видом "арийцев".

Немецкая пропаганда трубит полякам, что они не должны прятать евреев, бежавших из гетто, и что их долг выдавать беженцев гестапо. Плакаты на улицах кричат о еврейско-большевистской опасности.

Мне трудно приспособиться к этому миру. Странны и далеки от меня его образ жизни, условия, моральные принципы и понятия. Неестественными кажутся мне забота родителей о детях, внимание, которое папа и мама уделяют им.

Перед моими глазами стоят дети гетто: без всяких скидок на возраст боролись они в одиночку за жизнь, а каков был их конец! Мне странно видеть по эту сторону стены гетто погоню за материальными благами, интерес к вещам, к золоту, к ценностям. А в гетто все это утратило всякую цену. В развалинах гетто дорогие вещи валяются под ногами.

Не попал ли я на другую планету? Мне странно было видеть дворника, подметающего улицу. Слово "улица" вызывало в моем сознании образ пустынной заброшенной местности, на которой навалены кирпичи, посуда, мебель, окровавленные подушки, книги, тела людей, и надо всем этим летающие перья. Удивительно: оказывается, кому-то мешает уличная пыль, кто-то хочет убрать ее.