Арон Симанович - Распутин и евреи

К сожалению, я теперь уже не могу передать его содержание. У меня имелась копия этого письма, но она осталась среди моих бумаг в Петербурге. В свое время письмо на всех, его читавших, оставляло очень сильное впечатление.

Я лично передал письмо Николаю при входе в Александровский дворец и мог наблюдать, что царь очень озабочен. Он просил меня передать Распутину, что он исполнит просьбу подписавших письмо. Этот ответ я сообщил Распутину, Питириму и Штюрмеру, которые были им очень довольны. Мы ждали, что 9 января будет объявлен Государственной Думе манифест. Но ничего подобного не случилось. В этот день царь посетил Государственную Думу, но ни словом не обмолвился о предполагаемых реформах.

В ту же ночь по распоряжению министра внутренних дел у меня на квартире был произведен обыск. Меня арестовали. Какими-то путями Хвостов разузнал, что я передавал письмо Распутина, Питирима и Штюрмера царю. Узнав об этом, я много думал, не царь ли сам рассказал Хвостову об этом.

Меня заключили в отдельную камеру при Петербургском охранном отделении. Шестнадцать дней никто не знал, где я нахожусь. Мои родные также были в полной неизвестности. Охранная полиция передала мне предложение Хвостова в борьбе с Распутиным перейти на его сторону. Об этом я и слышать не хотел. Мой старший сын посетил императрицу и сообщил ей о моем аресте. Она была возмущена и заявила:

- Это революция! Хвостов позволил себе действовать против царя.

Председатель Совета министров Штюрмер и его секретарь Манасевич-Мануилов тоже были очень озабочены. Мануйлов ночью вскочил с кровати и воскликнул:

- Тогда они и меня могут арестовать!

Хвостов свои меры предпринял совершенно неожиданно. Распутин был взбешен и не мог себе простить, что он провел Хвостова в министры. Мое положение было довольно угрожающим. Хвостов собирался легальным образом отправить меня на тот свет. Он достал подложные документы, которые должны были меня изобличать как шпиона. Документы были переданы военному суду, и без малого приговор состоялся бы. К счастью, я сумел доказать, что приписываемую мне переписку с вражескими агентами я не мог вести. Вследствие этого обвинение отпало.

Через шестнадцать дней я был освобожден, но получил распоряжение в двадцать четыре часа оставить Петербург и выехать в Нарымский край в ссылку. Днем позднее моей семье также было предписано следовать за мною в Сибирь. К счастью, царица могла еще заблаговременно заступиться за мою семью и ссылка моей семьи была отменена. Царь в это время находился в ставке.

После его возвращения в Петербург Хвостов поспешил представить ему совершенно извращенный доклад по делу Илиодора и моего ареста. Он старался всю ответственность свалить на Белецкого и Ржевского; между тем Распутин уже успел ознакомить царя с действительным положением этих дел. Он делал вид, что верит Хвостову, и последний был уже убежден в своей победе. Между тем царь отдал распоряжение о моем возвращении, которое меня застало в Твери. Сосланному же одновременно со мною моему брату с его сыном пришлось проделать всю дальнюю дорогу в Сибирь. Меня сопровождала в дороге моя собственная, состоящая из десяти человек охрана, так как я опасался, что Хвостов мог распорядиться покончить по дороге со мной.

После моей ссылки в Сибирь я по распоряжению царя был причислен к двору?! Николай II считал меня секретарем Распутина. Он не желал, чтобы кто-нибудь помимо его воли наблюдал бы за моею деятельностью. Это знал Хвостов. Что, несмотря на это, Хвостов все же счел возможным меня арестовать и сослать, царь считал возмутительным.

Все же во время разговора с Хвостовым царь держал себя в высшей степени любезно. Хвостов понятия не имел о недовольстве им царя. Прием его царем продолжался два часа. Но когда Хвостов вернулся домой, он нашел уже там его ожидающий запечатанный пакет с распоряжением царя об его отставке. Он сомневался даже в подлинности приказа, так как только что царь был так любезен с ним. Хвостов немедленно поехал в Царское Село, чтобы говорить с царем, но не был им принят.

Дома его ждала новая неприятность. Его вызывал к себе председатель Совета министров Штюрмер. Хвостов направился немедленно к нему. Здесь он узнал, что царь велел отнять у него все его ордена и сослать на шесть месяцев в его имение. В тот же вечер Хвостов[4] оставил Петербург. Еще до его отъезда на его квартире был произведен обыск, при котором по желанию Штюрмера присутствовал также я. Мы нашли много документов, важных бумаг и переписки. Среди них находились также письма царя, царицы и Распутина. Они были все сожжены.

Ржевский был одновременно со мной сослан в Нарымский край. До его отъезда Хвостов велел его доставить в свой рабочий кабинет и там надавал ему несколько оплеух.

По совету Распутина Штюрмер был назначен также министром внутренних дел. Распутин потребовал от Штюрмера новой должности для полковника Комиссарова. Его назначили градоначальником в Ростов-на-Дону. Белецкий надеялся получить должность генерал-губернатора в Иркутске, но Распутин уговорил его остаться в Петербурге, обещав ему устроить специальное министерство полиции. Пока Белецкий был назначен сенатором. Что же касается генерала Беляева, то в исполнение данного ему Распутиным обещания он был назначен военным министром. Но в это время Распутина уже не было в живых.

Я еще должен заметить, что Хвостов имел особую причину быть мною недовольным. В 1915 году я вручил члену Государственной Думы князю Геловани документы, из которых усматривалось, что Хвостов занимался организацией еврейских погромов. Эти документы я получил от Белецкого за обещание устроить его министром внутренних дел. Геловани передал полученные от меня документы члену Государственной Думы Керенскому, который позаботился об их распубликовании. Эти документы вызвали большой шум.

Керенский вел в Думе ожесточенную борьбу против реакционных партий и не упускал ни одного случая, чтобы выступить против них. О событиях в Государственной Думе нас регулярно информировал член Думы Караулов.

Борьба против антисемитской пропаганды

Долголетний министр юстиции Щегловитов имел очень вредное влияние на царя. Он старался с особенной настойчивостью доказывать ему, что все евреи заражены социализмом. По его мнению, их следовало поставить в такое положение, чтобы у них пропала всякая вера в социализм. Убийство мальчика Ющинского дало повод Щегловитову и другим врагам евреев начать против Бейлиса знаменитый ритуальный процесс. Но этот процесс не дал ожидавшихся последствий, а наоборот, они были весьма неприятны для самих зачинщиков процесса.