Анна Маркова - Афон и его святыни

– Успокойся, чадо, и иди обратно в Кавсокаливский скит, и так приготовляйся к крещению, которое я сам совершу над тобой, только до того времени никому не объявляй, кто ты [1, с. 385–386].

После этого Патриарх огласил его с наречением имени Михаил.

По возвращении в Кавсокаливский скит Михаил приготовлял себя к великому Таинству Крещения шесть месяцев. В это время он очень страдал от козней дьявола, смущавшего его.

Между тем, приблизилось и назначенное время, когда Михаила должны были крестить. Во время совершения Таинства святого Крещения, когда Михаил погрузился в купель и были произнесены слова молитвы: «крещается раб Божий Константин во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа», в это время лицо его так просветилось, что невозможно было смотреть на него, и в то же время глаз его, которым он до этого ничего не видел, совершенно исцелился. Видя это, братия возблагодарила и прославила Бога.

Спустя некоторое время после крещения Константин стал проситься у старца сходить в Иверский монастырь, поклониться иконе Богоматери Вратарнице и поставить, по обещанию, свечу пред святой Ее иконой. Получив благословение, он отправился туда с одним иноком из скитской братии. Поклонившись святой иконе, они на обратном пути зашли в Предтеченский скит, так как еще до этого Константин слышал, что там безмолвствует великий старец-духовник, ученики которого, по его благословению, приняли мученическую кончину. Их мощи находились в том же скиту. Когда Константин поклонился святым мощам, у него возникло желание также пострадать за Христа.

Возвратившись в скит к своему старцу, он был смущен, так что его смущение не могло утаиться от опытного старца, который сразу подметил, что у Константина на сердце неладно и что-нибудь сильно его смущает, а потому ласково спросил, почему он так смущен и что за причина его смущения.

– О, отче! – со вздохом отвечал Константин. – Как же мне не печалиться, и могу ли я быть покойным, тогда как истинные рабы Христовы кровью засвидетельствовали свою веру, я же что принесу в дар Господу моему Иисусу Христу? Какие плоды моей веры, моей любви к Нему? Признаюсь тебе, отче, что с тех пор, как я был в Предтеченском скиту и лобызал святые мощи преподобномучеников, положил намерение последовать их стопам; с тех пор мысль об этом не дает мне покоя и постоянно преследует меня. Итак, благослови, отче, меня пострадать за Христа!

– Благословен Бог, чадо, – отвечал старец Гавриил, – если это угодно Богу, то Он Сам, имиже весть судьбами, исполнит твое желание [1, с. 388].

Но Константин оставался непреклонным в своем намерении. Тогда старец, видя, что трудно разубедить юное сердце, в которое запала и возгорелась мысль о мученичестве, назначил ему пробыть сорок дней в затворе, подвизаясь в бдении, посте и молитве – в надежде, что в это время Сам Бог откроет ему полезное. Константин с радостью согласился.

В первую же ночь своего затвора, кода он после продолжительной и усердной молитвы заснул, то увидал во сне, будто бы он находится в церкви святой Софии, потом вдруг открывается церковный купол, и он увидел в облаках Господа Иисуса, окруженного множеством ангелов. Из числа их один отделился и, приблизившись к Константину, взял его за руку и хотел вознести к Господу.

– Оставь его, – послышался глас Господа, – рано еще, – и Константин пробудился.

Когда этот сон он рассказал старцу, то тот заметил ему кротко:

– Из этого видно, что нет еще тебе воли Божией на подвиг мученичества, – и посоветовал ему подвизаться и быть в послушании, чрез что и без мученичества возможно спастись [1, с. 388–389].

Константин успокоился на долгое время.

Но однажды, когда он в церкви слушал чтение, в его сердце запали слова: Аще изведеши честное от недостойнаго, яко уста Моя будеши (Иер. 15: 19). Эти священные слова он относил как бы к самому себе, а тайная мысль подсказывала ему идти в город Магнисию и обратить в христианство свою родную сестру, проживающую там. Запавшая мысль не давала ему покоя, а потому, будучи не в состоянии долее бороться с ней, он открыл старцу свой помысел, равно и желание последовать оному для спасения своей сестры. Но старец, находя это дело выше своих сил, послал его в скит святой Анны к духовнику иеромонаху Иоасафу и при этом сказал ему:

– Что бы ни сказал духовник, прими как бы из уст Божиих и вполне последуй его совету [1, с. 389].

Когда Константин пришел к духовнику и открыл ему свое намерение, то духовник с любовью благословил совершить этот подвиг. К этому с сочувствием отнеслись и другие отцы Горы Афонской, в том числе и Патриарх Григорий, которые, кроме благословения, дали ему и рекомендательные письма в Магнисию, к Кидонийскому дидаскалу (наставнику) Григорию, чтобы он принял Константина с отеческой любовью и помог ему.

Простившись со старцами, Константин оставил Святую Гору и вскоре прибыл в Кидонию. Там он познакомился с некоторыми христианами. А так как в то время не было корабля, плывшего в анатолийские пределы, пришлось ждать, когда будет случай. Чтобы не проводить время праздно, Константин, как и прежде, занялся овощной торговлей.

Однажды Константин был узнан чиновником Кидонийского аги, который знал его еще в то время, когда он был магометанином. А чтобы не ошибиться, турок стал тайно расспрашивать о нем его соседа, торговавшего с ним рядом, но тот сначала уклонился от прямого ответа, а потом сказал, что вовсе не знает его. Вечером, когда все стали расходиться по домам, сосед тайно начал спрашивать Константина, неужели правда, что чиновник аги уверяет, будто бы он родом турок.

– Нет, – отвечал, смутившись Константин, – он ошибся, вероятно, принял меня за другого, но я чистый христианин [1, с. 390].

Обстоятельство это так смутило Константина, что он не мог заснуть всю ночь, а с наступлением утра решился бежать куда-нибудь из этого города.

Лишь только наступило утро, Константин пошел к морской пристани, где матросы одного судна, предназначенного к отплытию в Смирну, запасались пресной водой. Условившись о плате, он спрыгнул в лодку, чтобы на ней доплыть до судна, но в это время раздался с берега голос турка, который требовал выдачи Константина. Устрашенные матросы беспрекословно повиновались и выдали Константина туркам.

Как только привели Константина к аге, тот спросил его: «Кто ты такой, откуда пришел в наш город и как зовут тебя?»

– Я издалека, еду в Анатолию, исповедую христианскую веру, а имя мое Константин.

– А если найдется здесь человек, который обличит тебя и докажет, что ты турок?

– Едва ли это возможно, потому что я христианин.

В это время приступил чиновник аги и, обращаясь к Константину, сказал: