Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии
Спустя час к ратуше подтянулась колонна из шести броневиков 2-й кавалерийской бригады, в которой находился и ее командир, бригадный генерал Алджернон Лоусон. Атмосфера изменилась: Аденауэр был польщен, что теперь он имеет дело не с какими-то нахальными юнцами, а с высокопоставленным военачальником, который к тому же отличался изысканными манерами (питомец Харроу!) и отдавал себе отчет в деликатности своей миссии.
Они поладили, хотя сразу возникло много проблем. Лоусон потребовал роспуска местной милиции и заявил, что не потерпит никакого вмешательства в дела города со стороны Совета рабочих и солдатских депутатов. Последнее, вероятно, вполне устраивало Аденауэра, однако он дал понять, что на всякий случай оккупантам неплохо было бы устроить демонстрацию силы: нельзя ли организовать в Кёльне парад британских авангардных подразделений? Лоусон счел, что это не входит в его полномочия; он опасался возможных нападений на солдат со стороны местной молодежи. Лучше подождать прибытия главных сил, заявил он Аденауэру. Тот поинтересовался их предполагаемой численностью: ведь ему надо распорядиться о расквартировании прибывающих войск. Лоусон уклонился от ответа, шутливо заметив, что его эскадрон — это так, легкая закуска, а потом будет первое, второе, жаркое, пудинг и т.д.
Фактически в город были введены три полностью укомплектованные британские дивизии. Военным губернатором стал генерал Чарльз Фергюсон. 11 декабря его штаб въехал в отель «Монополь», из которого предварительно были бесцеремонно выброшены на улицу остававшиеся там постояльцы и гостиничная мебель; взамен прибыло несколько грузовиков с канцелярскими столами. К 14 декабря английские войска полностью заняли предназначавшиеся им эксклавы на правом берегу Рейна и приступили к оборудованию контрольно-пропускных пунктов, установке по периметру проволочных заграждений и созданию системы огневых точек. Было объявлено, что любые акты саботажа или неисполнение приказов оккупационных властей будут караться по законам военного времени. Аденауэр попытался протестовать: мол, население Кёльна — это нечто отличное от «прочих германских племен», оно заслуживает более мягкого обращения. Фергюсон отрезал: англичане поступают точно так же, как немцы поступали с бельгийцами во время войны. Характер британского оккупационного режима метко определила лондонская «Таймс»: «Начинается мягко, как падающий снег, а потом твердеет, как смерзшийся лед».
Правда, кое в чем оккупанты отступали от жестких норм: комендантский час, официально начинавшийся в 7 часов вечера и длившийся до 5 часов утра, фактически никем не соблюдался; недолго действовал и заимствованный из практики немецкой оккупационной администрации в Бельгии приказ, обязывавший всех взрослых местных жителей мужского пола снимать головные уборы перед английскими военными. Однако оккупация есть оккупация: местная полиция была поставлена под начало присланного из Англии констебля, всем жителям были выданы удостоверения личности (это было нечто неслыханное в истории города), которые они должны были постоянно носить при себе и предъявлять патрулям по первому требованию.
Вместе с тем, с точки зрения местных нотаблей, оккупация принесла с собой очевидные плюсы: угроза революции была снята, воцарилась стабильность. Советы рабочих и солдатских депутатов были сведены до чисто декоративной роли. Англичане строго придерживались того принципа, что они будут иметь дело только с «законно созданными органами власти», о чем генерал Фергюсон без обиняков сообщил Аденауэру при первой же беседе, которая состоялась 12 декабря. Бургомистр на всякий случай распорядился, чтобы обмен мнениями был запротоколирован. «В заключение беседы губернатор сообщил о своем решении действовать исключительно через меня, поскольку я, и только я, несу ответственность за исполнения всех его распоряжений», — читаем мы в тексте сделанной от первого лица записи беседы. По просьбе Аденауэра протокол был заверен лично Фергюсоном, который от себя добавил, уже в третьем лице: «Губернатор предпочел бы иметь дело непосредственно с бургомистром».
Это важнейшее политическое заявление практически нейтрализовало любые попытки нарушить сложившееся статус-кво в Рейнской области, откуда бы они ни исходили — будь то революционеры-«спартаковцы» или антипрусски настроенные сепаратисты. Между тем сепаратистские тенденции в условиях иностранной оккупации резко усилились. Они подпитывались из двух источников. С одной стороны, это были французские военные круги, или, конкретно говоря, маршал Фош и его люди. С другой — пестрая группировка журналистов и политиков в самом Рейнланде. Трудно сказать, был ли между этими двумя силами контакт с самого начала или он установился позднее, однако со временем объединенные усилия этих двух группировок привели к формированию достаточно мощного движения в пользу отделения Рейнской области от Германии.
Если говорить об идеях и замыслах Фоша, то они были очень просты: в своем меморандуме на имя Клемансо от 28 ноября 1918 года он изложил план, согласно которому на левом берегу Рейна создавался пояс марионеточных государств, которые должны были бы вступить в нерасторжимый военный союз с Бельгией, Люксембургом и, естественно, Францией. Государства этого пояса стали бы постоянно действующим буфером против любой новой прусско-германской агрессии. Клемансо в принципе одобрил этот план, выразив, однако, сомнения в целесообразности всеобщей воинской повинности для граждан «Рейнских республик». При этом он разумно заметил, что вряд ли англичане и американцы с энтузиазмом поддержат этот проект. И в самом деле, когда в начале декабря в Лондоне начались первые переговоры на высшем уровне по поводу будущего мирного договора, ни глава английского правительства Ллойд-Джордж, ни лидер консерваторов Эндрю Бонар-Лоу не проявили к нему особого интереса. В ответ на заверения Фоша о том, что он не собирается создавать «Эльзас-Лотарингию наоборот» и постарается максимально учесть чувства и пожелания рейнландцев, Бонар-Лоу сухо заметил: «Немцы говорили то же самое, и, более того, мы сами таким же образом уже много лет пытаемся решить проблему умиротворения ирландцев».
В унисон Фошу (а но некоторым данным, в прямом сговоре с ним) газета «Кёльнише фольксцейтунг» развернула кампанию за образование «Рейнской республики». На митинге в центре Кёльна, состоявшемся 4 декабря — в промежуток времени, когда немецкие войска уже ушли, а британские еще не пришли, старый деятель партии Центра Карл Тримборн выступил с программной речью. Он говорил о том, что империя уже фактически распалась на свои составляющие и жители каждого из этих территориальных фрагментов должны теперь сами определить свое будущее. Он прямо не призвал к созданию сепаратного государства, но именно таков был смысл его высказываний. Против решительно выступили социал-демократы, которые 6 декабря устроили контрмитинг, что, однако, лишь усилило привлекательность идеи «Рейнской республики» для деловых кругов города; они рассуждали просто: если левые «против», значит, мы должны быть «за». На сцене вновь появились старые знакомые из местного руководства Центра — Меннинг и Ринге. В ходе доверительной беседы с Аденауэром, состоявшейся еще до подписания Компьенского перемирия, они пытались убедить его в том, что создание сепаратного Рейнского государства, независимого от Пруссии, представляет собой единственную альтернативу аннексионистским замыслам Франции. Аденауэр предпочел не ангажироваться и сообщил о разговоре Зольману и Фальку (последний, напомним, принадлежал к партии национал-либералов). Консенсус был достигнут на той основе, что этот план следует рассматривать как крайнее средство на тот случай, если действительно возникнет непосредственная угроза прямой аннексии Рейнланда Францией.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});