Михаил Ребров - Космические катастрофы. Странички из секретного досье

Начался поединок с неизвестностью. Он был недолгим. Сознание побороло первое чувство растерянности. Первая мысль — разгерметизация. Если так, то надо срочно перебираться в корабль, отстыковываться от станции и возвращаться на Землю. Но ее отбросили, потому что тишина на борту не сопровождалась характерным "свистом" уходящего воздуха. Стало быть, стравливание идет медленно, и есть какое-то время, чтобы попытаться спасти станцию.

Виталий Жолобов… "Спасение на водах"

Двое напряженно прислушивались. "Алмаз" жил. И какие-то системы продолжали работать. Чуткие сенсоры космонавтов пытались выловить только полезные для них сигналы и отбросить то, что бессмысленно или бесполезно.

С каждой минутой открывались все новые неприятности. Не работала система регенерации воздуха. Кислорода становилось все меньше. Никто не знал, насколько его хватит. К тому же станция потеряла ориентацию. Ситуация становилась все более тревожной, и важно было не поддаться стрессу, не расслабиться, действовать расчетливо и продуманно, чтобы неверным поспешным решением не усугубить и без того бедственное положение.

Ориентировать "Алмаз" попробовали вручную. Большое остался у центрального пульта, а Жолобов перебрался в корабль.

Оттуда, через перископ он мог наблюдать, куда вращается многотонная "связка". По внутренней связи бортинженер корректировал действия командира. Оба кляли технику, на чем стоит свет, но продолжали бороться, вслепую нащупывая линию своей судьбы.

Оказавшись в таком положении, можно выпалить много крепких, разрушительных слов, но чем они помогут? Одно — упиваться болью и безысходностью, вычитывая в собственном страхе единственное: ты сделал все. Другое — надрываться от безысходности и боли, зная, что смерть — расплата за трусость, недогадливость, неумение. Они действовали точно и расчетливо. На исходе второго часа экипажу удалось привести "Алмаз" в норму.

Им предстояло провести в космосе 60 суток. На это и настраивались. Однако авария не прошла бесследно. У Виталия Жолобова начались головные боли, пропали сон, поташнивало, еда вызывала отвращение. Перепробовал все, что было в бортовой аптечке — не помогло. День ото дня бортинженеру становилось все хуже, он не мог работать в полную силу, с тягостным безразличием относился ко всему происходящему.

Страдали оба: один от своего состояния, другой — переживая за товарища. Это чувство в космосе, когда Земля далеко, а опасности рядом, — особо обостряется. Надеясь, что боли и муторное состояние пройдут, космонавты не сообщали на Землю о недомоганиях Жолобова. Но всему наступает предел, и в очередном сеансе связи Виталий пожаловался врачам на свой "дискомфорт". Начались долгие переговоры, консилиумы, консультации. Медики задавали много вопросов, строили предположения, давали рекомендации, но поставить точный диагноз на расстоянии так и не смогли.

Государственная комиссия приняла решение о досрочном прекращении полета (оговорю: экипаж об этом не просил). Приказ о посадке поступил на 49-е сутки полета. Космонавты надели скафандры, командир помог бортинженеру проверить снаряжение и закрепиться в кресле. К станции они подходили "вручную" — уже в который раз система "Игла" давала сбои в работе, поэтому и "отход" ожидали с естественной опаской. Команда на расстыковку с первого раза не прошла. И это тоже вызвало немало волнений. И все-таки "Союз-21" от "Алмаза" отчалил.

Путь к Земле прошел без осложнений, но поскольку посадка была не на расчетном витке, спускаемый аппарат приземлился на хлебном поле и завалился на бок. Волынов выбрался через люк, попробовал сделать шаг, но ноги не держали. Он упал на спину, попытался подняться, но не смог, почувствовал, как сердце подкатилось к горлу и готово разорваться в бешеном душащем ритме. Вылезавший вторым Жолобов за что-то зацепился и остался в висячем положении. Борис собрал последние силы, подполз к люку и помог товарищу вывалиться на землю.

Где-то вдалеке урчал комбайн. "Видели ли они наш парашют? Подъедут ли?" Черное ночное небо разорвал свет сигнальной ракеты. Его и засекли с поискового вертолета.

На этом можно было бы поставить точку, но не поднимается рука. Эмблемой прошлых лет стала непогрешимость нашей техники. Таковой ее стремились делать. Но "космическая гонка" толкала на риск. Порой весьма очевидный, с малой надеждой на полную удачу. Версия о "психологической несовместимости" кого-то устраивала больше, чем признание огрехов техники. Но какие же это нелепости в сравнении с тем, что известно доподлинно. Авария на борту была. Больно, когда думаешь о потребительском равнодушии к людям — к тем, кто простодушно верит, что на его дела и поступки никто не бросит тень сомнения.

— Работа в космосе связана с риском. И это естественно, — признавался Борис, спустя годы. — Там может случится всякое. Это понимаешь еще до старта. Но за наработанным опытом, раскованностью, переходящей в сосредоточенную собранность, за твоим упрямством вырастает уверенность: если что — справишься. И ты действуешь…

Многим пережитое Борисом Волыновым и Виталием Жолобовым может показаться — впрочем кое-кому оно так теперь и видится — величайшей удачей, едва ли не щедрым даром судьбы. Но эта удача слагается не только из победных реляций. Мне довелось говорить о случившемся на "Алмазе-3" с одним из разработчиков станции. Фамилию не называю умышленно, ибо сложнейшая космическая техника — творение не одного человека, а большого коллектива. А потому нет у меня права упрекать кого-то персонально. На мои вопросы "Н" (назову его так) отвечал с той вежливой односложностью, в которой угадывалось упорное нежелание говорить о технических проблемах.

— Вы не хотите, чтобы об этом написали? — спросил напрямую.

— Угадали, — так же прямо ответил Н. — К тому же у нас есть алиби. Последующий 18-суточный полет на станцию показал, что с атмосферой там все нормально…

Но ведь алиби есть и у Волынова и Жолобова. После их полета перед следующей экспедицией на "Алмазе" частично заменили атмосферу. Это сделали автоматические системы.

XII. Трудное возвращение в ночь

Анализ телеметрии наводил на грустную мысль: что-то неладное происходит в работе измерительной аппаратуры. С этого и началась нервозность. Космонавты рвались продолжать сближение в ручном варианте. Земля сдерживала их порыв, прикидывая возможные осложнения и степень риска. На какое-то время связь с кораблем прервалась.

Дежурный синоптик скорее почувствовал, нежели увидел перемену погоды. Глянул вверх. Звезды и луна были особенно яркими, искрящимися, а это всегда предвещало норд-ост. Он обычно налетал сразу и быстро набирал ураганную силу.