Лев Понтрягин - Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим

После того как Академия наук была переведена в Москву и я стал сотрудником академического института, Академия наук в некоторой степени стала привлекать моё внимание. Во всяком случае, до этого я о ней либо просто не знал, либо не думал, а теперь она стала меня несколько интересовать.

Занимал или, скорее, забавлял процесс выдвижения на выборы в Академию наук, который происходил на заседаниях Московского математического общества. Мы, молодёжь, члены Московского математического общества, устраивали нечто вроде тотализатора, следя за тем, кто из кандидатов, выдвигаемых на заседании общества, получит больше голосов.

Членом Московского математического общества я стал в очень молодом возрасте, и моё избрание сопровождалось одним любопытным психологическим эффектом, явлением. Согласно правилам, для того чтобы быть избранным, нужно было сделать на заседании общества доклад. И вот однажды Александров предложил мне сделать доклад. Не помню, был ли я тогда студентом или уже аспирантом. Была выбрана одна из моих многочисленных работ, и её название включили в повестку заседания.

Доклад на обществе я считал за большую честь и стал тщательно к нему готовиться. И вот после некоторого времени я выяснил, что в доказательстве результата имеется ошибка! Промучившись целые сутки, пришёл в полное отчаяние: исправить ошибку никак не удавалось. Кончилось тем, что я позвонил Александрову и сообщил о своей беде. Он сказал: «Ничего. Мы изменим название доклада, и Вы расскажете другую работу». Ровно через час после того, как это решение было принято, ошибка мною была исправлена. Работа была доложена на заседании общества, и я стал его членом.

Я не помню ничего примечательного о первых годах своего пребывания в Стекловском институте. По-прежнему усердно занимался научной работой, которая числилась, вероятно, по Стекловскому институту, и одновременно преподавал в университете, читая там спецкурсы и ведя семинары.

Насколько помню, в 1935 году я начал писать свою первую книгу «Непрерывные группы» 9, в которой решил изложить свои результаты по топологическим группам, а также хорошо известные результаты по группам Ли. Их я тщательно переработал для семинаров и лекций в Московском университете.

Когда начинал писать книгу, я не представлял себе, какая это будет огромная работа. Она продолжалась два года, и если бы я предвидел её размеры, то, возможно, не решился бы на такой труд.

Писание осуществлялось следующим образом: в течение недели я сам писал на машинке страниц 30, пропуская места для формул, а в воскресенье приходила одна моя знакомая и вписывала формулы, которые я должен был помнить. Это, конечно, была огромная нагрузка на память.

Кроме того, на этой книге я должен был отработать свой стиль изложения. До этого бо́льшая часть моих работ оформлялась для публикации П. С. Александровым.

После того как я написал уже значительный кусок книги и стал продвигаться дальше, мне пришлось переписывать всё начало заново. Здесь я столкнулся с той трудностью, которая встречается нередко при писании книги. Она заключается в том, что когда вы доходите, например, до пятой главы, то вдруг обнаруживается, что первая глава написана не так, как это бы нужно для пятой, и приходится всё переделывать заново. Некоторые авторы пытаются приспособить пятую главу к тому, что было написано в первой, но я менял начало и добивался такого изложения, которое казалось мне совершенным. Книга была закончена в 1937 году, я сдал её в издательство. На одном из заседаний совета Стекловского института Борис Николаевич Делоне вдруг заявил примерно следующее: «Мы должны отметить важное математическое событие — Понтрягин закончил большую книгу». Я даже понятия не имел, откуда Делоне об этом знал. Ведь книжка не стояла в плане работ института.

Хочу отметить, что я никогда не был особенно близок с Делоне, он же всегда относился ко мне с благожелательным интересом.

Не знаю как, но раньше, чем книжка вышла из печати, о том, что она написана, узнал Лефшец. Он прислал мне предложение опубликовать её в издательстве Принстонского университета. Тогда не было чётких правил об отправке рукописей за границу.

И я решил отправить рукопись не сам, а через институт. Здесь у меня возникли сложные перипетии с учёным секретарем института Б. И. Сегалом, который никак не хотел отправлять рукопись. Я его спросил, почему он этого не делает, он сказал: «А Вы же сами вот не отправляете рукопись, почему Вы хотите, чтобы я это делал». Боялся. В конце концов, рукопись я отправил, и перевод книжки появился в Соединённых Штатах. Книга оказалась удачной. При моих поездках за границу при встрече с новым математиком обычно я слышал от него, что он имеет эту книжку и что он по ней учился и т.д. Когда были учреждены Сталинские премии, то в первый же год их присуждения книга была выдвинута Стекловским институтом на премию и получила премию второй степени. Это было 50 тысяч рублей, которые я получил перед самой войной. Эти деньги очень помогли нам во время войны!

Как только началась война, все вклады на сберкнижках были законсервированы. С каждой сберкнижки можно было взять в месяц не более 200 рублей. А Сталинская премия отличалась от них тем, что каждый месяц можно было брать 1000 рублей. Эти деньги помогли нам перенести эвакуацию. Цены на пищу росли с чудовищной быстротой, и эти 1000 рублей в месяц помогали нам удовлетворительно питаться в Казани в эвакуации. К концу войны деньги были полностью израсходованы.

В течение многих лет моего пребывания в институте я мало имел дело с его директором И. М. Виноградовым. С ним мне приходилось сталкиваться только тогда, когда я хотел взять нового сотрудника в свой отдел. И тут всегда возникали трудности. Против каждого моего предложения он вначале резко возражал. Я довольно долго думал, что в этом было и нечто положительное, так как возражения вынуждали тщательно обсуждать каждую кандидатуру. Но теперь я думаю, что Виноградов, принимая во внимание мои научные достижения, мог бы больше доверять мне. А главное, он вёл обсуждение кандидатур в несколько издевательском тоне. Трудности были при обсуждении кандидатуры Евгения Фроловича Мищенко (возражения Виноградова были нелепыми), который впоследствии стал заместителем самого же Виноградова по Стекловке и вот уже более 25 лет пребывает на этом посту.

Совсем недавно, когда я уже проработал в институте более 50 лет и, казалось, заслужил полного доверия, Виноградов упорно не хотел брать в мой отдел рекомендуемого мною Александра Сергеевича Мищенко. Возражения были тоже нелепые. Александр Сергеевич тоже в конце концов был взят и оказался весьма полезным для отдела и института сотрудником. Итак, каждого человека Виноградов упорно сопротивлялся брать, а я упорно настаивал.