Эдит Саундерс - Сто дней Наполеона

Наполеон уделял много внимания Императорской Гвардии, которая когда-то долгое время была гордостью страны. В последние годы ее радикально сократили, но теперь добавили новые полки и усилили ее мощь в целом, так что к моменту отправки к месту сражений ее численность достигла 20 755 человек. Батальон с Эльбы был включен в Старую гвардию; Молодая гвардия была сформирована главным образом из вновь завербованных солдат и волонтеров, при этом солдаты Средней гвардии были набраны из жандармерии и пограничников{79}. Императорская гвардия, поступившая под командование маршала Мортье, была отрядом из прекрасно зарекомендовавших себя, подготовленных, выносливых людей, которым было не занимать усердия и мужества.

Все, что касалось реорганизации армии, подбадривало Наполеона, но формирование либеральной конституции его утомляло, и на каждом шагу он чувствовал, как ему мешают требования и мнения других людей. Даже на Эльбе он был полновластным хозяином своих владений и делал все, что заблагорассудится. Однако он видел, что в сложившихся обстоятельствах необходима передача власти, и примирился с этим. Новая конституция, разработанная для него Бенжаменом Констаном, не очень отличалась от той, при помощи которой правил Людовик XVIII, и основывалась на аналогичном английском документе с палатой представителей и палатой пэров. Наполеон возражал против только одной вещи в новой конституции; она представлялась ему чем-то новым, не имеющим никакой связи с его предыдущим правлением. "Вы лишаете меня прошлого, - сказал он Бенжамену Констану. - Что вы сделали с одиннадцатью годами моего правления? Полагаю, я имею на них некоторое право? Эта новая конституция должна стать приложением к старой: тогда на нее падет тень славы".

Бенжамен Констан, очень довольный тем, что его либеральная система законов была принята с подобной готовностью, был рад уступить в этом незначительном вопросе; однако у императора было немного причин утверждать, что его прежняя диктатура может быть названа славной или достойной именно в связи с конституцией. По этой причине конституция была названа Acte additionnel aux Constitutions de l'Empire (Дополнительный акт к Конституциям Империи - фр.).

Этот Acte additionnel был зачитан министрам и Государственному совету 23 апреля, и на какой-то момент Наполеон проявил свои подлинные чувства. Было замечено, что новые законы, хотя и определенно либеральные, все же позволят ему конфисковать собственность его политических противников, и его призвали отменить эту привилегию. Он него-дующе вскричал: "Вы заставляете меня идти против самого себя. Я слабею, вы сковали меня по рукам и ногам. Франция смотрит на меня и видит другого человека. Поначалу публика великолепно ко мне относилась, а теперь все изменилось. Франция задается вопросом, что стало со старой доброй армией императора, армией, которая нужна ей, чтобы покорить Европу. Что вы говорите мне о благе, абстрактной справедливости и естественном законе? Самый первый закон - необходимость; самая первая справедливость - общественная безопасность. Вы просите меня, чтобы я позволил людям, которых я озолотил, использовать свое положение, чтобы плести против меня интриги за границей. Этого не может быть, и этого не будет. Когда установится мир, тогда посмотрим. Каждый день приносит свои трудности, каждая ситуация - свои законы, у каждого - своя природа. Я по природе не ангел. Господа, повторяю, старая армия императора должна быть восстановлена, и все должны это увидеть".

Министры уступили, прекрасно понимая, что, если они этого не сделают, он может разорвать конституцию в клочья и использовать свою власть над армией и народом, чтобы поступить по собственной воле.

Однако это был его единственный протест против ограничений, которые на него наложили, и текст Acte additionnel был опубликован в Moniteur. Тогда же французов призвали проголосовать за нее в реестрах, предоставляемых в каждой общине. Результаты голосования должны были обнародовать на предстоящих торжествах Майского поля.

Наполеон согласился играть роль либерала, но, как показал всплеск эмоций в присутствии его министров, он почувствовал, что находится в неудобном положении в опасный момент. Его прежние успехи на военном поприще стали возможны благодаря его способности добиваться от других людей немедленного подчинения. Он внушал страх и таким образом приобретал силу и власть; сейчас он вряд ли мог напугать кого-либо во Франции.

Ситуация действительно была абсурдной. Несколько честолюбивых политиков вызвались служить Наполеону, и они же более всего старались ограничить его власть и заставить его играть несвойственную ему роль. По его собственному выражению, он не был ангелом. Если его окружение желало видеть у руля власти хорошего человека, им следовало найти хорошего человека, а не Наполеона. Если же им в самом деле нужен был Наполеон, им следовало позволить ему быть собой; он был военным диктатором и как таковой вполне мог одержать победы, которые позволили бы им удержаться у власти.

Капитан Мерсер и его войско находились теперь в деревне Страйтем, недалеко от Нинова, где располагалась ставка лорда Эксбриджа, командующего кавалерией. Холмистые окрестности утопали в обильном урожае, перемежаемые темными лесами и блистающими ручьями. Капитан и его офицеры заняли старый замок, который владельцы уже давно не посещали; помещение было ветхим и холодным, но портреты предков и вытканные много веков назад гобелены выглядели величественно. По прибытии солдаты были подавлены унылым видом здания. Мерсер пишет: "Некоторые солдаты не смогли удержаться от ворчания. "Ради Бога, джентльмены, - сказал им старый лейтенант Инглби, - вы должны думать, что вам повезло получить такое жилище. В Пиренейскую кампанию даже сам герцог так посчитал бы, ибо часто был рад просто хорошей крыше над головой". Ворчуны устыдились, и больше ничего подобного слышно не было. Просторную гостиную в левом крыле мы заняли под столовую, а другие офицеры расположились наверху. Вверху и внизу зажглись огни; слуги сновали взад-вперед; все оживилось и пришло в движение, наверное, в старом доме не было так уютно в течение многих лет".

Вскоре старый дом превратился в комфортабельное жилье; прекрасная еда вкупе с хорошими винами подавалась под руководством некоего Карла, который был назначен мажордомом жилища.

Этот Карл, интересная личность, как и все, кто принимал участие в кампании, был одаренным, но бедным и бездомным юношей лет восемнадцати-девятнадцати, который не нашел никакого лучшего занятия, чем быть слугой. Капитан Мерсер не сообщает нам, откуда он родом, хотя многое указывает на то, что он происходил из Рейнских земель. Его последним хозяином был французский генерал Вандамм, которого он сопровождал в Москву. После поражения Вандамм бросил его в Саксонии, не заплатив ему положенное за долгое время жалованье. Поэтому Карлу пришлось отправиться во Францию пешком в своей зеленой ливрее с красными манжетами и воротничком и шляпе с кокардой, и он все еще искал себе хозяина, когда случайно встретил войска капитана Мерсера. Он представлялся просто бриллиантом среди слуг, говорил на нескольких языках, умел готовить, делать прически и выполнять еще тысячу разных вещей. Самой полезной, по его словам, была способность, почерпнутая из долгого пребывания во французской армии, "находить и присваивать" любые ресурсы любой страны, где бы он ни оказался. Его внешность и манеры были столь привлекательны, что один из лейтенантов сразу же нанял его. Капитан Мерсер пишет: "С того времени он стал одним из нас, и вскоре мы все его полюбили; расхваливая себя, он ни на йоту не преувеличил своих умений и даже не упомянул о некоторых, вдобавок он был одним из самых жизнерадостных и добросердечных людей, которых я когда-либо встречал. У него был неисчерпаемый запас разных историй и песенок, он красиво пел - очень приятным, мелодичным голосом; он имел талант подражания и, среди всего прочего, так хорошо умел имитировать игру двух флейт, что однажды в Страйтеме, сидя на перилах моста и раскуривая сигару, я был совершенно уверен, что в кухне кто-то играет дуэтом на флейте; но, зайдя туда, я увидел только Карла, который, сидя на столе, выводил свой любимый вальс, как малиновка на крыше".