Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко
Макаров никак не мог допустить, чтобы советский генерал Иверзев в глазах читающей публики превратился бы в главного злодея, а то и во врага народа. Он не должен был допустить расстрела Ермакова – и Бондарев придумал мирное разрешение вспыхнувшего между комдивом и офицером-артиллеристом конфликта. Впрочем, даже такая концовка не спасла повесть «Батальоны просят огня» и её автора от гнева Главного политуправления армии и примкнувших к генералам-политработникам влиятельных охранителей из Союза писателей.
Я не могу сказать, что «Батальоны» в художественном плане во всём получились безупречны. Шероховатостей в них было хоть отбавляй. Писатель не избежал ненужных красивостей («Траурный пепел сыпался на шинели» – это о бойцах, которые проходили через сожжённое село). Он также перенасытил повесть случайными персонажами, исчезающими после одной-двух реплик.
Но у Бондарева нельзя было отнять другого. Он уловил и передал дух военного времени. А это дорогого стоило. «Трагический колорит „Батальонов“, – писал молодой критик Игорь Золотусский, – это колорит правды, правды человеческого переживания на войне и сильнее других – правды смерти; она как итог, как кульминация этого переживания. Это смерть Кравчука, что „с мучительной нежностью потёрся небритой щекой о плащ-палатку, будто хотел и не мог приласкаться к этой ставшей неуютной земле“ (переправляя его через Днепр, Шура думает: он никогда больше не увидит „даже такого вот неприятного, сырого тумана“). Это смерть братьев Берёзкиных, смерть Жорки и смерть Ерошина, от которого остался „почему-то уцелевший в своей первозданной чистоте новенький лейтенантский погон“» (Знамя. 1962. № 2. С. 212).
Как раз этот трагический колорит не разглядели ревнители идейной чистоты – а если и разглядели, то сочли дополнительным доказательством «вины» молодого писателя.
Первый залп по Бондареву дал в «Красной звезде» некий полковник П. Николаев. С одной стороны, он признал: «Сама картина боя батальона, попавшего в окружение, дана в повести ярко, убедительно» («Красная звезда». 1958. 19 января). Но с другой, заявил: «Обстановка, в которую автор поставил батальон, нам кажется искусственной». Но разве Бондарев что-то напридумал? Неужели на фронте то, о чём рассказал писатель, никогда не случалось? Заодно полковник разругал Бондарева за изображение комдива Иверзева – мол, в нашей армии таких командиров не было и нет. В общем, за статьёй Николаева были видны уши больших людей из Главного политуправления. По сути, «Красная звезда» защищала честь мундира, оказавшись не в состоянии подняться над чисто ведомственными интересами.
После этого на Бондарева накинулись и другие газеты и журналы. Как негодовала, к примеру, руководимая Всеволодом Кочетовым «Литературная газета»! 12 июня 1958 года она поместила статью Владимира Никонова «Граница добра и зла». «Если не видеть дальше батальона, – говорилось в этом материале, – действия командования бестолковы и бесчеловечны. Но ведь иначе полёг бы не батальон, а вся дивизия, и, может быть, не добившись победы. Конфликт предельно заострён. Но, найдя верное решение, писатель на эту задачу как раз и не мобилизовал подвластных ему художественных средств. Краски повести распределены так, что агония обречённого батальона по силе изображения, заслонив всю операцию, обвиняет командование, чьи высшие соображения оправдываешь умом, но не сердцем».
К слову, Никонов не был случайным человеком. Он имел неплохой художественный вкус и о войне знал не понаслышке. Больше того, незадолго до Победы его по ложному обвинению арестовали и бросили в тюрьму, так что он многое испытал и сам. Тем не менее ему не хватило мужества признать, что бондаревские «Батальоны» – великая и очень правдивая книга.
Спустя две недели после «Литературки» на Бондарева обрушился молодой критик Анатолий Ёлкин. «Мы, – с пафосом писал он, – не можем согласиться ни со многими образами рядовых солдат, выведенных в повести, ни с той ролью которую вольно или невольно приписал Ю. Бондарев Иверзеву в событиях последней войны. Написан Иверзев так, что порой теряешь ощущение, где у него кончается ошибка и начинается преступление. Какая-то смутность идейная и художественная нечёткость чувствуется во всём повествовании» («Комсомольская правда». 1958. 26 июня).
Но смутным, точнее мутным, был сам Ёлкин. В отличие от Бондарева, он никогда не имел твёрдых убеждений, а всегда плыл по течению: то громил в Ленинградском университете космополитов, то осуждал в молодёжной печати окопную правду фронтовиков, то разоблачал одного из основоположников «исповедальной» прозы Анатолия Гладилина. За эту безотказность его одно время держал в «Комсомолке» зять Хрущёва Алексей Аджубей.
Позже атаку на Бондарева продолжил в журнале «Москва» Михаил Шкерин. Чего стоило одно название его рецензии: «Правда или неправда»! Во-первых, он усомнился, была ли в реальности та история, которая легла в основу сюжета повести – как будто писатель обязан излагать только реальные события, не отступая от них ни на шаг! Во-вторых, критик признал все художественные обобщения писателя фальшивыми. В-третьих, его возмутило, почему беспредел комдива Иверзева не остановили коммунисты части. Вывод Шкерина был и вовсе ужасным: он обвинил Бондарева ни много ни мало в пересмотре опыта и итогов Великой Отечественной войны.
Поверьте, все эти нападки были далеко не безобидны. За Ёлкиным, как уже говорилось, стоял зять первого человека в стране. Шкерин на тот момент работал в издательстве «Молодая гвардия» и пользовался особым доверием главного комсомольца страны Александра Шелепина. Именно после их выпадов в адрес Бондарева перед писателем напрочь закрылись двери в «Молодую гвардию»: тогдашний директор издательства Иван Васильев и главный редактор Сергей Потёмкин сказали, что если когда и согласятся издавать Бондарева, то исключительно его вещи на современные темы, но никак не о войне. И они твёрдо держались этой позиции. Книга Бондарева впервые в их издательстве вышла только в 1962 году – это был тонюсенький сборничек «Поздним вечером» из шести рассказов, в котором война описывалась лишь в рассказе «Незабываемое».
Уколы разных николаевых и ёлкиных напугали не только издателей – затряслись и киночиновники. Режиссёры побоялись браться за экранизацию «Батальонов». Никто из них не хотел попасть под раздачу Агитпропа ЦК и Министерства обороны.
Уже в 1962 году Бондарев, когда сам стал дни и ночи пропадать на «Мосфильме», припомнил свой двухчасовой разговор с одним из мэтров советского кино. «Он мне сказал: напишите что-нибудь такое, что было бы
